Мисс Бирма

Но это имело последствия. Когда фильмы начали показывать по стране, ее слава принялась быстро расти, как и сбегавшиеся толпы, стоило ей выйти из дома. Луиза делала вид, что все в порядке, поступила в Рангунский университет как закончившая с отличием курс по английскому языку («Нажимать на английский – неплохая идея, Луиза, – советовал папа. – Я очень доволен, что выучил его в Индии, а ты уже говоришь блестяще»). Но, словно отказываясь от прежних достижений, в 1958-м она согласилась вновь подать заявку на участие в «Мисс Бирма». На этот раз – хотя все, от ее поклонников до организаторов конкурса, побуждали рваться к победе – она не могла притвориться, что за это решение отвечает кто-то, помимо нее самой. О да, от мысли, что придется заново пройти через это, накатывала дурнота, но казалось проще покориться судьбе, особенно учитывая постоянную стесненность семьи в деньгах, и Луиза убеждала себя, что, возможно, не сумеет еще раз победить. Странно, но облегчение, которое она испытала после победы, было столь же остро, как и чувство обреченности. Где-то по пути она начала гораздо больше бояться публичного провала, чем фальшивого успеха.

На фоне возросшей славы посыпались телефонные приглашения от Кэти Не Вин, сопровождаемые жизнерадостными угрозами («Вы что же, не хотите иметь с нами дела?»), которые были встречены мамиными паническими упреками («Ты даешь ей повод ополчиться на нас!») и папиным покаянным соглашательством («Скажи миссис Не Вин, что есть такая студентка Бирманского медицинского института по имени Рита Мья, большой друг нашей семьи, которую без всяких причин уже больше десяти лет держат в тюрьме Инсейна…»). Потом У Ну – которого обвиняли в нескончаемых проблемах с повстанцами и в том, что погубил экономику, – подал в отставку, и Не Вин возглавил «временное правительство». Отказать Кэти означало теперь отказать жене временного премьер-министра, и хотя Луиза осознавала, что принять приглашение Кэти все равно что согласиться с бессрочным приговором, она сосредоточилась на том, что скорее польщена, нежели напугана вниманием, и позволила Кэти прислать за ней машину.

Разумеется, это ненадолго. Каждая история восхождения заканчивается падением. Но на той первой вечеринке на крыше дома Кэти, где столы были накрыты с щедростью, предполагавшей отсутствие изысканности, и где никто, казалось, не знал, когда смеяться, а когда сохранять серьезность, Луиза нашла убежище от подступающего ужаса. Напористая и развязная (а вдобавок шалунья, любительница знаменитостей, вечно-моложавая, быстро тараторящая, укутанная толстым слоем притворства) Кэти была на самом деле доброй душой. И еще немного похожей на испуганного жеребенка; тревоги, ползущие по ее обширному миру, вовсе не преступление, казалось, говорил ее сияющий взгляд, это же просто игра, и если ее мужчина немножко грозен, что она может поделать?

Вскоре автомобиль начал приезжать за Луизой каждое воскресенье, чтобы доставить ее в сад Кэти на Эди-роуд, где собирались преподаватели колледжа и жены из британского посольства; или в старый Правительственный дворец, где вульгарно накрашенные знаменитости вымученно изображали из себя подростков, брызгаясь в бассейне, обжираясь вафлями и прикидываясь неумехами на теннисном корте; или на крышу особняка Не Вина, где послы и всякие иностранцы крутили шашни с юными «подружками» Кэти. И иногда Кэти могла сказать: «Ступай потанцуй с тем парнем!» или «Поддержи веселье!»

То, что Луиза была дитя по части некоторых понятий из мира взрослых (у нее были довольно смутные и сугубо теоретические представления о том, как два тела становятся одним), то, что она была невинна, не имело никакого значения. Потому что вечеринки Кэти были только притворством. И никто не пытался никого затащить в постель. Луизу даже не представили самому правителю (который, как «опекун» Бирмы, посадил своих вояк на правительственные должности, арестовал политиков и выслал беженцев из столицы, устанавливая «закон и порядок», а его Институт сил обороны захватил контроль над банками, транспортом и различными частными предприятиями). Если Не Вин и заглядывал на вечеринку, то держался отчужденно – мог, например, просто погонять мяч на поле для гольфа в Правительственном дворце. Если же поднимался на крышу на Эди-роуд или спускался в гостиную, когда там были гости, то лишь для того, чтобы переброситься словом с кем-нибудь из своих генералов.

И на фоне жутковатых картин веселья, что разворачивались в доме коменданта бирманских бедствий, Луиза постепенно пришла к собственному временному решению: она больше не станет разбираться, когда она притворяется, а когда притворяется, что притворяется, не станет выяснять, где заканчивается ее старое «я» и начинается «я» новое, и существует ли вообще подлинное «я», которое можно замарать самообманом. А что касается ее прежнего «я», которое пыталось взращивать внутреннюю красоту и смягчать внешние страдания, – оно было мертво.