Мисс Исландия

— Я сшила юбку сама по фото в газете, — говорит она наконец. Задумывается. Затем добавляет: — Йон Джон помог мне с выкройкой.

Потом переходит к свадебной фотографии, берет ее, внимательно рассматривает, вглядывается.

— Странно, что это я. Что я замужняя женщина с ребенком, живу в столице. Лидур тогда был совсем мальчиком, приехал в наши края вместе с другими рабочими прокладывать электричество, ставить какие-то столбы, они жили в рабочих бараках, он слушал Shadows на портативном проигрывателе, у него был очень красивый голос, и что бы он ни говорил, у меня подкашивались ноги, а теперь он муж и отец. Надеюсь, что последний.

Я пытаюсь воспроизвести в памяти голос Лидура, но не могу вспомнить ничего из сказанного им. Когда мы встречаемся, говорит моя подруга, а он обычно молчит.

На стенах две большие картины, контрастирующие с бедной обстановкой, на одной — поросшее мхом лавовое поле и мерцающее озеро в ущелье, на другой — отвесная гора.

— Это Кьярваль? — спрашиваю я.

— Да, от свекрови.

Она рассказывает, что свекор терпеть не может манеру художника.

— Он говорит, что это не та гора, которую он хорошо знает. Он тридцать лет ходил в море и хочет только яхты на стенах, не пейзаж и тем более не раскрашенный камень. Камень — это только чертов камень, говорит он, не краски. Свекровь, напротив, не хочет видеть у себя в гостиной море. Ее папа был моряком и погиб, когда она была маленькой, и она с тех пор старается жить там, где не видно моря.

— На острове это трудно, — говорю я.

— В Рейкьявике можно.

Мы внимательно рассматриваем картины.

— Свекровь познакомилась с автором, когда работала поварихой у дорожных рабочих на востоке. Она называет его замечательным человеком, но согласна с мужем в том, что ему не удалось найти верные цвета. Лидур как-то сказал, что, если бы у нас был гараж, мы бы хранили картины там, по крайней мере одну из них. Я так плакала, что больше он не решается даже заикнуться об этом.

У нее серьезный вид.

— Я не могу лишиться этих картин, Гекла. Я смотрю на них каждый день. В них столько света.

Она подходит к окну и вглядывается в темноту. Там тянутся несколько сухих травинок.

— Вот такой маленький теперь мой мир, вид на широкий фьорд, тысячу островов; и самое большое на всей земле небо сузилось до подвального окна на Кьяртансгата.

— Однако ты все еще живешь в местах, связанных с «Сагой о людях из Лососьей Долины»[9].

— Я ужасная хозяйка. Ничего тебе не предлагаю. Вчера у меня на ужин была рисовая каша, могу тебе ее разогреть.

Отвечаю, что уже поела. Пила кофе с кексом в Хвал-фьорде. Тем не менее она достает банку консервированных груш и хочет взбить сливки.

— Твой приезд, Гекла, всегда как Рождество.

Открываю чемодан и протягиваю ей сверток в коричневой бумаге.

— Тупики от папы, — говорю я.

Иду за ней на маленькую кухню: плита, холодильник и стол на двоих. По пути она все время повторяет, как рада меня видеть. Говорит, что приготовит тупиков в выходные, когда вернется Лидур, и засовывает их в холодильник.

— Готовить мне не нравится, но я учусь. На днях делала рыбные фрикадельки в розовом соусе, а любимое блюдо Лидура — вареный пинагор[10]. Золовка научила меня делать розовый соус. Смешиваешь томатный соус с пшеничной мукой.

Сообщаю ей, что Йон Джон предложил мне пожить в комнате, которую он снимает, пока он будет в море. Пока я не найду работу и не смогу сама снимать комнату, добавляю я.

— Ты уже закончила рукопись? — спрашивает подруга.

— Да.

— И начала следующую?

— Да.

— Я всегда знала, что ты будешь поэтом, Гекла.

Помнишь, когда нам было шесть, ты, едва выучив буквы, написала в тетрадке детским почерком, что река движется как время? И что вода холодная и глубокая? И это до того, как Стейн Стейнар опубликовал свой сборник «Время и вода».

Она мнется.

— Я знаю, Йон Джон твой лучший друг, Гекла.

— Из мужчин да.

Она смотрит прямо мне в глаза.

— Я хорошо понимаю, что ребенок будет тебе мешать, но все-таки останься у меня до выходных.

В моих мыслях: целых три дня, я не могу здесь писать.

Говорю: останусь до выходных.

Мы садимся за стол друг напротив друга с консервированными грушами в креманках. Подруга некоторое время молчит. Чувствую, ее что-то беспокоит.

— Недавно купила дневник и начала его вести. Она произносит это очень осторожно.

— Вот так глубоко меня затянуло, Гекла.

Я вспомнила дневниковые записи отца, его ежедневные предсказания по леднику на другом берегу фьорда; как бы ни выглядел ледник, все предвещало плохое, даже сверкающий на солнце, он мог предрекать дожди в сенокос.

— Пишешь о погоде? — спрашиваю я.

Она глубоко вздыхает.

— Пишу о том, что происходит, но, поскольку происходит немногое, пишу также о том, что не происходит. О том, чего люди не делали или не говорили. Например, о том, чего не говорит Лидур.

Она мнется.