Мисс Исландия

— Поскольку я добавляю мысли и описания мест действия, простой поход в магазин может занять несколько страниц. Вчера я выходила из дома дважды — в рыбный магазин и выносить мусор. Когда шла с коляской в магазин, закрыла глаза и почувствовала тепло на веках. Это солнце или не солнце? Задавшись этим вопросом, ощутила себя частью чего-то большего.

У нее задумчивый вид.

— Храню дневник в ведре для мытья полов, чтобы Лидур не обнаружил, что убиваю время, делая записи о прошлом или том, чего не было.

Что было, то прошло, говорит он.

В прошлые выходные уже в постели он вдруг сказал: расскажи, что случилось сегодня вечером, Иса, мне кажется, это было не со мной. Никогда не слышала от него ничего более красивого. А потом он меня обнял.

Подруга кутается в водолазку.

— Когда заканчиваю писать дневник, чувствую, словно перестирала и сложила все белье, перемыла все полы.

Она встает, чтобы налить кофе, ждет, пока я опустошаю свою чашку, и на короткое время ставит ее на теплую плиту, затем подносит к свету.

— Вижу в чашке двух мужчин. Ты любишь одного, а спишь с другим.

Как этот Джойс

Подруга постелила мне на диване под отвесной горой, но прежде чем заснуть, я достала из чемодана «Улисса», наклонила торшер и прочитала несколько страниц под оранжевым абажуром с бахромой.

Проснувшись, слышу, как мать с дочерью возятся на кухне. Подруга кормит дочь скиром[11], и ребенок улыбается мне, белый до ушей, и хлопает в ладоши. Малышка в постоянном движении, дрыгает ногами и руками, бьет себя по бокам, как птица без перьев, которая хочет взлететь, тысяча быстрых движений, быстрые глаза. Ясно как день: человек не летает.

Подруга натягивает на дочь комбинезон, надевает ей на голову вязаную шапку и, укачав в коляске, хочет мне что-то показать. Жестом приглашает пройти в спальню.

— Вот, обои сама поклеила. Поэтессе нравится?

Я смеюсь.

— Очень.

В комнате зеленые обои с листьями и большими оранжевыми цветами.

— Мне вдруг захотелось обоев, и Лидур уступил.

Она закрывает за нами дверь.

— Он говорит, что не может мне ни в чем отказать.

Она разливает кофе по чашкам, снова ставит кофейник на плиту и садится.

— Расскажи мне о книге, которую ты сейчас читаешь, Гекла. Об этой толстой.

— Автора зовут Джеймс Джойс.

— И как он пишет?

— Отличается от исландских писателей. Книга описывает одни сутки. Восемьсот семьдесят семь страниц. Я еще не так далеко продвинулась, текст очень трудный.

— Понимаю, — говорит подруга, отрезает кусок рождественского пирога и кладет на мою тарелку.

Мне нравится писать дневник на рассвете. При нечетких силуэтах мира. Получается до шести-семи страниц. Представляю, что похоже писал и этот Джойс.

Подруга встает и подходит к кухонному окну. Коляска у стены, из окна видны только колеса.

— Мне приснился сон, — говорит она, даже не взглянув.

Мне приснилось, что я пассажирка в машине и еду домой на хутор. Посреди дороги выхожу из машины и срезаю путь по пустоши. Наталкиваюсь на ложбинку между двумя большими кочками, а в ней полно черники. Ягоды размером со снежки, тяжелые и сочные, сияют голубизной, как небо в тихий осенний день. Последнее, что осталось в памяти: горстями собираю небесно-голубые ягоды в детскую ванну и мгновенно наполняю ее. Я была одна. Потом послышалась птица. Теперь я так боюсь, Гекла, что мне приснились мои будущие дети.

Мы все как смертельно раненные и заблудившиеся киты

Когда за мной заехал Давид Йон Джон Джонссон, я уже собрала чемодан. Он отказывается от кофе, сославшись на последствия морской болезни, и, отложив свой непромокаемый вещмешок, здоровается с нами. Сначала обнимает меня, крепко прижимает к себе и некоторое время не отпускает, не говоря ни слова. Вдыхаю слабый запах рыбьей слизи, исходящий из его волос. На нем куртка поверх впитавшего морскую соль свитера.

Затем он обнимает Исэй и заглядывает в стоящую у стены дома коляску со спящим ребенком.

— Приехал сразу, как сошел на берег.

Он бледен, но волосы длиннее, чем весной, когда мы виделись последний раз.

Стал еще красивее, чем раньше.

Он закидывает вещмешок на плечо и берет мой чемодан.

Сама я несу печатную машинку.

С моря дует холодный ветер, в конце улицы смутно сереет водная гладь, за заливом — Эсья, но в медленно плывущем тумане гору совсем не видно. Мы проходим по каменистой дорожке парка. У статуи Йонаса Халльгримссона в помятых брюках моряк останавливается, откладывает в сторону вещмешок и чемодан и прижимает меня к себе. Прямо перед поэтом. Затем мы продолжаем путь.

Он рассказывает мне, что до того, как уйти в море, работал на разделке китов.

— Сутками напролет мы посменно резали мясо, пилили кости и варили. Я был единственным, кто не ходил загорать в компании парней. Боялся, что, осознав мою непохожесть, скинут меня в жиротопенные котлы.

Один из них, однако, оказался очень похожим на меня.

Я понял это сразу, как его увидел.

И он это понял.

Однажды вечером мы вместе пошли гулять.

Но ничего не произошло. После этого он стал меня сторониться.

Друг проводит рукой по волосам. Рука дрожит.

— Эти большие животные так долго умирают, агония может длиться целый день.