Мисс Марпл из коммуналки

Гульнара тихо запричитала по-таджикски, то дотрагиваясь аккуратными коричневыми пальчиками до извивающихся плаксиво губ, то теребя тонкую косицу…

– Ты тут мне вдруг забывшую русскую речь не изображай! – прикрикнула Надежда Прохоровна. – Я сама только что твоего Нурали на рынке видела! Живой, здоровый по Москве разгуливает.

Плечи Гульнары обмякли, женщина без сил опустилась на свободный от вороха одежды крошечный уголок низкой тумбы, и по лицу ее побежали быстрые, безудержно покорные слезы.

В дверном проеме комнаты испуганно замер малыш. Он прижимал к животу уже починенную машинку – наверное, мама постаралась колеса приладить – и переводил черные маслины глазенок с плачущей мамочки на плохую, злую тетю в кепке и обратно.

– Ладно, – примирительно буркнула Надежда Прохоровна. – Чего уж тут рыдать-то. Давай сознавайся, кого вы с Нурали в покойники определили.

– Брата, – всхлипнула Гульнара, – Фархада.

– Ты ж говорила, у Нурали только три сестры! – возмутилась миссис Губкина. – Старшие…

– Он неродной брат. Отец второй раз женился…

– Чей отец?

– Нурали.

– Та-а-ак, – задумчиво подняла вверх лицо Надежда Прохоровна. – А чего ж врали?

Гульнара вскинула на бабу Надю мокрые глаза, молитвенно сложила на груди руки и мелко-мелко затрясла головой.

– Не обманывали, хочешь сказать?

Женщина начала раскачиваться из стороны в сторону всем телом.

– Обманывали! – пригвоздила Надежда Прохоровна. – А зачем?

– Он деньги украл! – выпалила таджичка. – Плохой человек! Деньги украл!

– Плохой человек? У брата деньги украл? Гульнара закивала.

– А что ж в дом пустили? Гуля понурила голову. Малыш подбежал к маме, уткнулся носом ей в живот и, кажется, собрался заплакать.

– Ну, хватит, – с прежней строгостью проговорила бабушка Губкина, – Москва слезам не верит. Давай говори толком – что тут у вас случилось. – И добавила с усмешкой: – А мне чаю налей. С утра из-за вас на ногах, чаю сто лет не пила.

Собирая на стол, Гульнара немного успокоилась, ей даже удалось отцепить от подола сынишку, увлечь его кусочком торта и переправить в комнату.

– Плохой человек был Фархад, – говорила между делом. – «За речку» ходил, наркотик таскал. А потом убил.

– Кого? – пытливо выспрашивала баба Надя.

– Большого человека, – испуганно округлила глаза сидящая через стол таджичка. – Очень большого. Денег Фархаду в долг дал, тот не вернул. Пришел ночью и зарезал. А сестра – видела, родственникам сказала.

– Так-так-так, – подстегивая, кивала Надежда Прохоровна и осторожно прихлебывала из пиалы чуть непривычный на вкус, пахнущий какой-то особенной травкой чай.

– А родственники сказали – убьем. Отец Нурали Москва звонил. Паспорт просил.

От волнения Гульнара начинала говорить по-русски резаными фразами, забывая падежи и предлоги.

– Зачем твой свекор паспорт просил?

– Большой человек много родственников имел. В Куляб все его знали. Сказали – найдем. Не уйдет Фархад через границу, ждали его. Двоюродный брат Нурали в Москву приезжал, паспорт брал – Фархад по нему из Таджикистон уезжал.

– Что, так похожи? Нурали с Фархадом…

– Одно лицо! На фотографии – одно лицо! Пограничник ничего не заметил!

– Понятно, – нахмурилась бабушка Губкина. – Но вы-то знали, что Фархад плохой человек?

Гульнара осела на табурете, как передержанное тесто, и, помолчав немного, доверительно вытянула вперед лицо:

– Знали. Все знали.

– А почему пустили?

– Отец просил. Нурали не мог отказать. Паспорт отдал, Фархад по нему приезжал.

– А как же Нурали без документа тут ходил? – прищурилась миссис сыщица.

– И-и-и, – протянула Гульнара и откинулась назад, немного горделиво. – Нурали тут каждый знает! Утром на работу, вечером с работы – каждый день один и тот же мент, каждый день – здрасте. Все знают. Регистраций не проверяют. Две недели ходил, один раз пристал.

– Кто?

– Мент незнакомый. В отделение привел, а там – свои, с рынка. – Она поправила косицу и отхлебнула чаю. – Отпустили. Все знают, квартира у нас, сами себе регистрацию выписываем.

– Ну-ну, – задумчиво пробормотала бабушка Губкина. – И что Фархад? Долго у вас жил?

– Долго, – вздохнула Гульнара. – Целый месяц!

– А чем занимался?

– На работу не ходил, – доверчивым шепотом сообщила соседка. – Все знали – плохой человек. Искали его. Он у нас тут прятался.

– И все? Только прятался? Таджичка опустила голову.

– Ночью ходил. Брал паспорт Нурали и ходил.

– Куда? Голова Гульнары мелко затряслась.

– Не знаю! Аллах свидетель – не знаю!

– Врешь, Гульнарка, ох врешь!

– Детьми клянусь – не знаю!

– А догадываешься? Плечи несчастной «вдовы» опустились, руки заерзали по клеенке на столе.

– Так догадываешься?

Призывать Аллаха в свидетели и клясться детьми на этот раз Гульнара не стала. Сидела понуро и изучала узоры на скатерке.

– Значит… плохое что-то делал Фархад? – допытывалась баба Надя.

Гульнара вздохнула.

– Но что – не знаешь? Таджичка повела плечом.

– А убить его за это могли? Гульнара вскинула голову и опять затрясла ею как припадочная: