Мисс Моул

И вот она, экономка с жалованьем пятьдесят фунтов в год, вспоминает в доме на Бересфорд-роуд те без малого двадцать лет, когда она отмечала Рождество вдали от большой деревенской кухни, где стояли высокие напольные часы, которые бездушно, как все часы, отсчитывали время; вдали от запаха горящих в печи дров, шума животных, переступающих в яслях, звяканья ведер и медленных тяжелых шагов. Лишь немногие последующие события мисс Моул видела так же ясно, как подробности прежней деревенской жизни, и они нахлынули на нее, пока она лежала в постели, сознавая, что за окном простирается огромный город, и страстно желая вновь оказаться в тишине и мирной обстановке того места, где росла и воспитывалась. Лучше бы после смерти родителей она осталась на ферме, борясь с долгами и добывая пропитание за счет полей, которые отвечали бы на ее заботу благодарностью, держала бы скот и со временем, возможно, вышла бы замуж за какого‐нибудь молодого фермера, который ценит трудолюбие больше внешней привлекательности, родила бы ему здоровых ребятишек, которые ходили бы в деревенскую школу в грубых ботинках, как и она, с красными от ветра ушами и носами. Хорошая, трудная жизнь, которая куда достойнее деятельного человека, чем это шатание по домам, где она зависит от прихотей и нравов чужих людей и превращается в жертву собственного дурного характера. Тогда мисс Моул избежала бы разочарования в любовном романе, который казался таким романтичным, пока не выяснилось, что мужчина может быть героем на поле битвы и слабаком, когда вдохновение его покидает. У нее не было бы времени драматизировать каждый взгляд и слово, брошенные в ее сторону, если пришлось бы сражаться с вещами непреходящими, с плодами земными и собственным телом. Но девятнадцатилетняя девушка, которая верила в иное будущее и видела бесчисленные возможности приключений и счастья в широком мире за пределами фермы, была бы мудра не по годам, взвалив на себя тяжелое бремя, чтобы к сорока, оглянувшись назад, не ужаснуться самой себе, влачащей юбки по чужим пыльным полам. Тут Ханне пришлось с усилием вспомнить, что нужно верить в изначально благую природу вещей, поскольку жестокость, проявленная ею по отношению к Роберту Кордеру, была первым намеренно недобрым поступком в ее жизни. Это повергло экономку в смирение, которого ей, к несчастью, недоставало, но и вселило надежду, что этот урок она не забудет. Спит ли он там, этажом ниже, в комнате, которую раньше делил с женой, а та ни разу, ни единым словом не обмолвилась о мистере Самсоне? Ханну ужасала мысль о горе, начавшем терзать преподобного при внезапном осознании того, что он не пользовался полным доверием жены, при первом подозрении, что у нее были от него тайны из-за его же невосприимчивости, и если подобные страдания превышали силы или меру преданности жене – или не соответствовали той преданности, которой мистер Кордер ждал от супруги, – тогда, должно быть, он пребывал в состоянии крайнего раздражения оттого, что показал свою неосведомленность перед мисс Моул. Ответь проповедник любыми словами, их можно было бы переиначить (или объяснить, что к его жене они неприменимы), но собственный изумленный взгляд, немота и полное оцепенение наверняка запомнились ему не меньше, чем Ханне. Он не простит ей обладания этой информацией; мисс Моул и сама не могла простить себя за то, что раскрыла ее, но невольно начала строить ехидные предположения о том, как хозяин попытается ее наказать. К настоящему времени экономка уже поняла, что ответные действия мистера Кордера никогда не соответствуют испытанному гневу, однако хозяин, вероятнее всего, почувствует настоятельную потребность высказаться, чтобы изгладить память о своем потрясенном молчании и указать мисс Моул ее место.

Она надеялась, что так он и поступит; если преподобный сможет предъявить рану, которую Ханна ему нанесла, ей будет легче принять содеянное; но, случайно или намеренно, утром преподобный ее разочаровал, а днем, когда мисс Моул в отсутствие хозяина вошла в кабинет поправить огонь в камине, ей показалось, что миссис Кордер смотрит с упреком. Ханна вдруг поняла, что, поддавшись желанию насолить мужу, тем самым выдала маленький секрет жены со всеми вытекающими отсюда выводами о нечестности самой экономки, ее неудовлетворенности, неуверенности в себе и стремлении к более тесному общению, чем мог предложить ей Роберт Кордер. Ханне стало совсем худо. Последствия ее неосторожности, возможно, были не слишком значительны (она предпочитала думать, что ее действия в принципе не могут сильно на что‐то повлиять), но в измышлениях о мертвых была особая жестокость: пусть Ханне не придется жаловаться им на живых, но она проигнорировала более важное обязательство в своем стремлении заработать очко и одержать дешевую победу над мужчиной, которого презирала. Если она способна на такое, тогда на что только она не способна?