Мисс Совершенство

– Не забудь, что целью моей кампании было провалить ваш проект строительства канала. Но это, как оказалось, разорило бы твоего лучшего друга, а также младших братьев. Этого я не могу допустить, тем более что речь идет всего лишь о совсем небольшом отрезке пути – не больше двадцати миль.

– Существует более приемлемое решение: прямо вертится в голове, – заявил Алистер, – но я не смогу его нащупать, если ты будешь продолжать меня провоцировать. – Он взял ее за плечи и заглянул в голубые сумерки глаз. – Все в моей жизни было легко и просто. Я знал, что кто-то решит мои проблемы, никогда ничем не рисковал, и мне вообще не приходилось напрягаться. До последнего времени, до того, как появилась ты. С тобой все сразу осложнилось. Ты заставила меня думать, анализировать, принимать решения. У меня никогда еще не было столько проблем, но я уверен, что справляюсь, потому что такого прилива энергии я давным-давно не испытывал. Ты меня понимаешь, дорогая возмутительница спокойствия? Мне нужно было оказаться в подобной ситуации!

Она в недоумении посмотрела на него:

– Вот как? Уф! Аж камень с души свалился:

Она нежно его поцеловала на прощание и вышла из комнаты.

Мирабель незаметно добралась до своей комнаты и скользнула под одеяло, хоть и знала, что уснуть не сможет.

Вдруг из коридора раздались шаги и приглушенные голоса, хотя было очень рано – даже солнце не взошло. В дверь между их с миссис Энтуисл комнатами постучали, а мгновение спустя появилась и сама бывшая гувернантка в пеньюаре, обильно украшенном ленточками и рюшечками. Ее одеяние выглядело куда фривольнее того, что было на Мирабель.

– Дорогая, прости, что врываюсь к тебе таким образом, но Джок привез тревожные вести, – сообщила она прямо с порога.

«Отец. Что-то случилось!..»

С гулко бьющимся сердцем Мирабель вскочила с кровати и, накинув халатик, выбежала в коридор, где стоял промокший до нитки Джок.

Извинившись за беспокойство, грум выпалил:

– Хозяин не вернулся домой, и мистер Бентон отправил меня к вам.

Вскоре Мирабель и все, кто ее сопровождал, мчались в Олдридж-холл.

Джексон не уходил. Согласно плану ему надо было убедиться, что Калеб держит ситуацию под контролем. Ему надо было добраться до Нортумберленда, а потом вернуться, чтобы помогать своему хозяину в Лондоне.

Когда в среду вечером разразилась буря, Джексон предложил остановиться в опустевшем коттедже старшего мастера с шахты.

Калеб тщетно пытался его убедить, что несколько капель сердечного лекарства Годфри не повредят мистеру Олдриджу, что доктора прописывают это лекарство пациентам целыми ведрами. Джексон лишь поглядывал с неприязнью, как тот хлопотал вокруг старика, будто это был его родной отец, потому что видел: все это притворство.

Старик, почти впавший в детство, вечно путался у всех под ногами, и толку от него не было никакого. Все считали его добрым и честным, но почему в таком случае он не поставил на место свою наглую рыжую доченьку? Почему позволял ей совать нос, куда не следовало? Почему не замолвил словечка за Калеба, когда мисс Олдридж его уволила, хоть долгие годы он служил ему верой и правдой? Старый дурак позволил ей прогнать его без рекомендации. Это ли не оскорбление? Из-за нее многие от него отвернулись, никто не хотел брать на работу – это его-то, который прожил среди них всю жизнь, как и его предки!

Она не привлекла его к суду, потому что против него не было прямых улик, но подвергла гонениям, и в этом тоже виноват старик, который позволял ей делать все, что заблагорассудится.

Так думал Калеб, и ему совсем не хотелось тащиться в Нортумберленд и нянчиться там со слабоумным стариком.

Вот если бы Джексон уехал, как предполагалось, можно было бы влить в глотку старика еще немного сердечных капель, а потом столкнуть его в ближайшую заброшенную шахту. Склоны холма были испещрены старыми шахтными стволами и штольнями, и там то и дело происходили несчастные случаи. Люди подумали бы, что мистер О. во время своих путешествий оступился и провалился, и это никого бы не удивило, потому что он бродит по холмам в любую погоду.

Но Джексон, словно что-то почувствовав, не желал уезжать, и теперь они втроем торчали в этой закопченной тесной хижине, причем мистеру О., как джентльмену, была предоставлена единственная кровать, самые лучшие продукты и даже – представьте себе! – вино.

Наступил четверг, воздействие сердечных капель несколько поослабло, и после того как старичок попытался от них удрать, ему пришлось давать успокоительное, которое прихватил предприимчивый Калеб, как он объяснил, на всякий случай: мало ли что может произойти на шахте.

Но дозы Джексон отмерял собственноручно, причем очень осторожно – ровно столько, чтобы мистер О. пребывал в полудреме, сидел на одном месте, часами созерцая какую-нибудь веточку или птичье перышко, и улыбался как младенец.

Прошло утро, настал день, и у Калеба кончилось терпение.

– Время идет, а к цели мы так и не приблизились!

– Я попробую нанять экипаж, – сказал Джексон и отбыл на их единственной лошади, прихватив, к недовольству Калеба, пузырек с успокоительным.