Мисс Вайоминг

В округе Риверсайд он сел на вагон-платформу, который довез его до Аризоны под бледным ночным небом. Платформа убаюкивающе покачивалась, и Джон дремал, время от времени просыпаясь и глядя на розовые каньоны и коралловые облака. На другом конце платформы ехал попутчик – Никто. Джон не предпринимал никаких усилий, чтобы завязать разговор. Среди людей по имени Никто существовал неписаный закон – не беспокоить друг друга, – и как же много было их повсюду! Как только Джон научился подмечать, что к чему, он стал видеть их везде. А раньше, точно так же как, глядя на пейзаж, перестаешь замечать телефонные столбы, Джон не замечал людей по имени Никто.

Никто отказывались от своих семей, детства, работы, любимых, своих навыков, имущества, привязанностей и надежд. Они все еще оставались людьми, но в них уже появлялось что-то звериное. После двух месяцев скитаний Джон тоже вполне мог назвать себя словом «Никто».

Он вспомнил, как разъезжал с Айваном в старом оранжевом 260-Z в дни учебы в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, – дни бессмысленных лекций, солнечного света, больших домов без мебели, с горами жареных цыплят и музыкой, которая отпечатывалась в мозгу, как проба на серебре. Как-то они возвращались с неудавшейся вечеринки – Лос-Анджелес раскинулся перед ними. Джон свернул на обочину, и Айван спросил его, что случилось. Джон молчал. Неожиданно для себя он увидел нечто большее, чем просто пейзаж.

– Эй, Джонни, проснись! Чего дурака валяешь?

– Айван, помолчи минуту. Посмотри на город.

– Посмотрел. Ну и что?

– Все это построили люди, Айван. Люди.

– Ладно, люди. Пусть.

Джон попытался объяснить Айвану, что до сих пор считал, что весь этот выстроенный мир просто существовал сам по себе. Но теперь он понял, что люди построили все это и ухаживали за всеми этими дорогами, так же как и за канализационными трубами, проложенными под каждым зданием, так же как и за проводами, которые несли электричество в фены, телевизоры и рентгеновские аппараты округа Лос-Анджелес. И этот новый взгляд позволил Джону понять, что он тоже может построить что-то грандиозное и выполнить какую-либо работу не хуже, чем кто-либо другой. Это было мгновенное озарение и осознание собственных сил.

Айван вроде бы понял. Но не совсем. Джон всегда оглядывался на этот момент как на мгновение, когда он стал «большим мыслителем».

Но сейчас, ночью, на платформе, Джон почувствовал себя маленьким, униженным человеком, который пришел посмотреть на дом, где жил в детстве, и увидел, что дом этот убогий и невзрачный.

Где-то в Аризоне поезд остановился, и Джон сошел с него.

Глава четырнадцатая

Ставить хитовые фильмы было не самым трудным делом в жизни Джона. Айван занимался текучкой: бюджетом, ветряными двигателями и пререканиями с профсоюзами. Роль Джона состояла в том, чтобы зайти в комнату, где сидели денежные ребята, которым захотелось как-нибудь стильно порисоваться своими деньгами, которые хотели немного романтики и общения с актрисами и для которых было важно, чтобы их деньги работали. Джон должен был погрузить в них свою ауру, провернуть ее, как нож соковыжималки, вынуть обратно и наблюдать, как из карманов начнут извергаться доллары. «Послушайте, ребята, речь не о наличности – речь об американской душе, о том, как найти эту душу и с корнем вырвать ее. Речь о том, как закопать эти корни глубоко в теплое, живое режиссерское сердце, которое питало бы это растение горячей, пульсирующей кровью, насыщало своими соками, пока оно не расцвело бы розами, цинниями, орхидеями, гелиотропами и даже, черт побери, оленьими рогами. И мы будем сидеть, любоваться этим цветением и знать, что сделали свое дело. Это единственная причина, почему мы здесь. Мы – грязь. Мы – дерьмо. Но мы – хорошее дерьмо. Мы всего лишь почва, на которой произрастает режиссерское видение. И мы должны гордиться этим». Людям редко нужны были подробности. Им нужен был фокус, и Джон его показывал. Джон обладал хорошо развитой интуицией и знал, как воздействовать на таких людей, и почти никогда не ошибался. Он верил, что большинству людей приходит, по крайней мере, несколько хороших мыслей за день, но они редко используют их. Тормозов у Джона не было. Идея тут же воплощалась в жизнь. Он был кинематографическим коммандос. Иногда его даже пугало то, как легко люди следуют за тем, кто имеет руководящий или властный вид.

«Бюро частного сыска „Бель Эр“» вполне можно было считать малобюджетным фильмом, в котором бывший детектив из убойного отдела, ставший частным детективом, сговаривается с дочкой мэра, чтобы организовать агентство частного сыска. Их первое дело касалось пропавшей жены голливудского менеджера, которую нашли разрезанной на кусочки в лимонном саду. Не обошлось без наркотиков. И предательства. Финальная погоня, в которой Кошка с Собакой перестают драться, чтобы объединиться против сил зла.