Мы просидели с отцом на кухне до самого рассвета и никак не могли наговориться, словно пытались наверстать упущенное за все эти годы холодной односторонней войны. Он рассказывал многочисленные охотничьи байки, говорил о нашей семье, о Касе, о бабушке с дедушкой и Бобби, который им с моим дядей стал роднее кровных родственников. Винчестер уснул перед самым восходом солнца во время моего рассказа о частной школе, и я, предусмотрительно убрав из его рук почти пустую бутылку, зашагала вверх по лестнице.
Тихонько войдя в комнату, я закрыла за собой дверь и прокралась к кровати, стараясь не шуметь. На небе только-только задребезжал рассвет, словно залив небо красно-желтыми разводами акварели, а в комнату начали пробиваться слабые лучи солнца. Мой ангел спал, немного хмурясь своим сновидениям, и был беззащитен, словно маленький ребенок. Опустившись на колени возле спящего Кастиэля, я поправила сползшее одеяло и осторожно коснулась указательным пальцем его раскрытой ладони, вырисовывая замысловатые узоры и округлые линии на мягкой коже. Рука мужчины дрогнула во сне от моих прикосновений, и он неохотно раскрыл глаза, с удивлением заметив меня.
– Джен? – тихо раздался хриплый спросонья голос. Тепло улыбнувшись сонному Кастиэлю, я прижалась щекой к его ладони, предварительно поцеловав ее:
– Да, она самая. Прости, я тебя разбудила… – немного смутившись, сказала я, заерзав на полу. Перехватив мою руку, Кас сжал ее в своей ладони и непонимающим взглядом уставился на меня.
– Так непривычно: ты разговариваешь и даже улыбаешься…
– Просто сегодня я наконец смирилась с тем, что люди уходят, а нам приходится жить дальше, – немного грустно сказала я, глядя на смятое покрывало, в котором, словно в гнездышке, уютно спал мой кот, свернувшись клубочком. Совсем как восемь лет назад, когда Розалин впервые принесла его к нам в дом, чтобы мне не было одиноко, когда она уедет из Вермонта. Правда, тогда он был маленьким испуганным комочком шерсти, а не злопамятным мстительным козлом.
– Я рад, что ты вернулась, – нежно проведя по моей щеке рукой, прошептал Кастиэль и потянул меня к себе на кровать. Ни мгновения не сопротивляясь, я уютно примостилась у него под боком, положив голову на плечо.
– Кас… Я хочу уехать отсюда, – через несколько минут молчания неуверенно сказала я, прижимаясь к ангелу крепче. Он ненадолго замолчал, но потом, поцеловав меня в макушку, спросил:
– Почему?
– Я не могу здесь больше оставаться. Слишком много воспоминаний, слишком много людей, которые никогда не поверят, что я могу измениться… Мы можем уехать в Нью-Гемпшир или Массачусетс, да хоть в Калифорнию, куда ты только пожелаешь! – я оживленно вскочила с кровати, размахивая руками, будто так мои шансы убедить мужчину росли. – Я поступлю в колледж, а ты устроишься на работу, и все. Все закончится, Кас. На меня больше не будут тыкать пальцем и считать проституткой, а ты избавишься от клейма педофила-психопата, – брови Кастиэля удивленно взметнулись вверх. Видимо, он даже и не думал, как наши отношения выглядят со стороны и что тривиальным обывателям это кажется немного странным. – Нас никто не будет осуждать, как в этом мелком городишке.
Тяжело вздохнув, Кас притянул меня обратно к себе и, обняв за плечи, тихо произнес:
– Мы уедем, если так тебе будет лучше. Не знаю, чем это закончится и как отреагирует Дин, но я сделаю все ради твоего блага.
Взглянув на ангела-хранителя с благодарностью, я наконец увидела, как он устал от постоянной опеки надо мной за эти месяцы: благодать больше не влияла на его состояние, поэтому отныне была заметна каждая бессонная ночь – опухшими веками, серостью лица, темными кругами под глазами она выдавала себя и заставляла меня стыдиться своей эгоистичности по отношению к человеку, столько сделавшему для моего спокойствия и продолжавшему идти на любые уступки. Именно из-за этого разъедающего изнутри чувства стыда и привязанности, я провела остаток раннего утра в постели, целуя ангела и неустанно шепча ему «Прости».