Итак, в ночь на 14 июня Балашев и Орлов выехали из Вильно и на рассвете прибыли в расположение лейб-гвардии казачьего полка у деревни Рыконты[5](современная станция Рикантай в Литве). Здесь они взяли нескольких казаков (урядника, казака и трубача), которые за час проводили их к французским аванпостам около местечка Евье (современный город Вевис). Два гусара французского 7-го гусарского полка, «увидя наших казаков, приложились пистолетами»[6]; затрубил трубач, гусары не стали стрелять, один из них подскочил с пистолетом к Балашеву, а другой поскакал доложить командиру. Скоро прибыл командир полка полковник Г.-Ж.Юльнер, который первым принял русскую миссию и послал доложить о ней командующему резервной кавалерией неаполитанскому королю И. Мюрату. Мюрат прислал к Балашеву своего адъютанта, чтобы проводить его к маршалу Л. Даву (командующему первым армейским корпусом), но дорогою еще и встретился с ним сам.
Вся последующая история подробно описана у А.И.Михайловского-Данилевского, М.И.Богдановича и Л.-А.Тьера. Сочинения этих трех историков и есть основные источники реконструкции исторического эпизода в романе. Сами же исторические работы в описании данного эпизода восходят к единому, наиболее подробному источнику — записке Балашева. По мнению А.Г.Тартаковского, записка носит явно тенденциозный характер и не является таким достоверным источником, как «бюллетень» М.Ф.Орлова — аутентичный отчет военно-разведывательной стороны миссии Балашева, написанный Орловым не позднее 22 июня 1812 года[7]. До публикации Тартаковского бюллетень Орлова в историографии, по-видимому, известен не был. Источником оставалась записка Балашева, составленная, как полагает Тартаковский, в 1836 году для А.И.Михайловского-Данилевского, который и ввел ее в научный оборот.
Анализируя деформацию исторического материала в романе, В.Б.Шкловский сопоставляет источники Толстого с соответствующими страницами «Войны и мира» и при этом почти целиком цитирует описание миссии Балашева.
Сопоставляя записку Балашева с источниками Толстого (Тьером, Михайловским-Данилевским, Богдановичем), заметим, что историки тоже «деформируют исторический материал»: Михайловский-Данилевский — сокращает, Тьер — романизирует не меньше Толстого, Богданович — цитирует, почти без искажений. Рефлексия Толстого опосредована этими текстами (саму записку Толстой не мог видеть в оригинале, так как она была опубликована Н.Ф.Дубровиным только в 1882 году), но, несмотря на это, не отходит далеко от первоисточника — записки Балашева. Реплики Толстой приводит в основном по наиболее верному источнику — Богдановичу, в своих интенциях более всего отталкивается (именно эвристически) от Тьера.
Записка развернуто рассказывает о прибытии Балашева к французским аванпостам, о встречах Балашева с Мюратом, Даву и, наконец, с Наполеоном. Структура повествования в романе полностью идентична источнику: переданы все функциональные элементы фабулы и даже сохранена акцентировка: Балашев прибыл к французским аванпостам и чуть не был встречен выстрелами французских гусар
Не только структура, но и, как было сказано, акцентировка сохраняется (естественно, с художественным усилением) в эпизоде романа. В записке Балашеву неприятен наставленный на него пистолет гусара — то же в романе, в записке Мюрат театрален — то же в романе, в записке Даву оскорбительно неуютен — то же в романе, и так далее. Определенный сбой отмечается только в сцене «игривого» разговора с Наполеоном: в записке Балашев одерживает триумф, в романе этот эффект нарочито снимается.
Где же романная работа над историческим материалом? Портретные и пейзажные штрихи, переакцентировка нескольких строк, набор «неточностей» — этим исчерпывается толстовский элемент в повествовании? Если так, то в чем, собственно, этот элемент заключается?