Миссия доброй воли

– Какой приятный парень! И какой открытый! Сам подошел и признался, что служит в охранке, – сказал Петрович и разлил по кружкам. – Выпить надо за знакомство. И, разумеется, за процветание.

Эрик перевел, и они выпили. Очевидно, у хапторов не было правила, запрещающего пить на службе.

– Слышал я, хоть ашинге ростом невелики, но устойчивы к опьяняющим веществам, – заметил Шаххаш’пихи. – Это какая-то особенность вашего метаболизма? Или генетическое свойство?

– Какой интеллигентный офицер! Какие слова знает! – снова восхитился Петрович. – Стыдно ему отвечать на моем убогом альфа-хапторе. Переведи, Эрик. Скажи, что это наше свойство – результат борьбы за существование в условиях сурового климата.

Эрик снова перевел. Шаххаш’пихи полюбопытствовал, насколько суров климат на Земле, и вежливо поудивлялся, услышав, что реки замерзают и часть Мирового океана покрыта льдами. Затем он повернулся, оглядел кхаш, убиравших мусор хапторов, переломанные табуреты и вдруг рявкнул зычным командирским голосом:

– Трудитесь усердней, ленивые твари! Пеше пару!

– Это что-то новенькое, – насторожился Петрович. – Транслятор такое не переводит.

– Идиома, – пояснил Эрик. – Примерный смысл – раскатать яйцо. В блин раскатать, в нечто тонкое и плоское.

– Понятно, – сказал Абалаков. – Только почему яйцо, а не яйца? Раскатывать, так уж все вместе! Спроси-ка его.

– Здесь одно, – сообщил в ответ Шаххаш’пихи, приложив огромный кулак к низу живота. – Всегда одно, только одно. У тэдов одно и у пасеша.

– У нас два, – заметил Эрик.

Офицер Куршутбаима сделал основательный глоток и пробормотал:

– Два? Кажется, я мало осведомлен в физиологии ашинге... – Внезапно он ударил кулаком о кулак и захрипел, забулькал в приступе веселья: – Два! Два, покарай меня Владыка Пустоты! Теперь я понимаю, отчего вы нас победили!

– Зато теперь, когда мы помирились, у нас пять на троих, – ухмыльнулся Абалаков. – Это глубоко символично! Предлагаю выпить за простые числа. И, конечно, за процветание.

Взвизгнули петли, стукнула дверь, и в зале появился Шихерен’баух, огромный, точно башня. Подошел к столу, ударил кулаком о кулак Шаххаш’пихи, покосился на обломки, на прибиравшихся оборванцев и буркнул:

– Сказано было, непочтительные и буйные! Цартели, помет хашшара!

– Укрепи силы, пха, – посоветовал Эрик, придвигая капитану кружку. – Ты прав, здесь не очень уютно, зато интересно. Очень интересно! – Он бросил взгляд на стену с рисунком и добавил: – Не гневайся на этих пасеша. Они нас развлекли.

– Скоты должны знать свое место, – сказал капитан и гулко вылакал кхашаш.

Шаххаш’пихи поднялся:

– Теперь вы под надежной охраной, и я ухожу. Да пребудет с вами милость Владык Пустоты!

Он неторопливо зашагал к выходу, но у двери обернулся и бросил взгляд на людей. По спине Эрика поползли холодные мурашки. В ментальной волне, что накатила на него, он не ощутил угрозы или неприязни, только жгучее желание что-то узнать, выведать некий секрет. Это чувство обуревало Шаххаш’пихи с невероятной силой и все же оставалось под контролем разума; он будто бы понимал, что спрашивать бесполезно и даже опасно, что надо действовать иначе, хитрить, обманывать, интриговать. Все эти способы были для него привычны, как и другие, не столь изощренные, связанные с кровью, болью и смертью. И в миг открывшейся истины Эрик понял: будет в том нужда, Шаххаш’пихи сожжет его лазером, проткнет клинком или растопчет. Не только его, Эрика Тревельяна, но любого человека, любого хаптора.

Дверь хлопнула, офицер Куршутбаима исчез.

– Что-то ты бледен, друг мой, – сказал Петрович. – Должно быть, проголодался, а? Ну, так сейчас птичку принесут.

Птичка оказалась размером с доброго теленка. Шахут’гра водрузил на стол громадное дымящееся блюдо, политое темным соусом и остро пахнувшее специями, разрезал мясо ножом, похожим на мачете, и притащил еще одну емкость кхашаша. Шихерен’баух принюхался и довольно заурчал. Они принялись за еду, но тут Абалаков и Эрик не могли соперничать с капитаном. Вскоре на блюде забелели обглоданные кости, среди которых сиротливо торчала птичья голова с мощным загнутым клювом. Встречаться с такой птичкой в джунглях явно не стоило.

Шихерен’баух сыто рыгнул. Судя по исходившей от него эманации, пища привела капитана в доброе настроение. Относительно доброе, ибо это понятие было хапторам неведомо. Концепции добра и зла подменялись у них соображениями пользы или ее отсутствия.

– Шаххаш’пихи из клана Кшу? – спросил Эрик.

– Ррр... аха, – ответил капитан.

– Должно быть, большой чин?

– Рррхх...

– Он сказал, что заботится о нашей безопасности в городе. В одиночку?

– Ррр... хес.

– Но он главный?

– Аха.

«Аха» означало «да», «хес» – «нет», и больше Эрик ничего не смог добиться. Глаза Шихерен’ бауха осоловели, челюсть слегка отвисла, и временами он сонно всхрапывал.

– Что ты к нему пристаешь? – молвил Петрович. – Не видишь разве, что капитан утомлен делами и к беседе не расположен? Пора ему на покой, да и нам тоже. Ты, юноша, нынче с прибылью: картинку нашел, на живописцев местных полюбовался, в битве поучаствовал. Хватит на сегодня.