Миссия доктора Гундлаха

Гундлах смотрел с улыбкой на ее открытое лицо: в нем как в зеркале отражается любое движение души. Глэдис рассмешила его, перепутав устье Техо с Гибралтарским проливом. Но его радовало, что новые впечатления улучшают ее самочувствие.

Он остановил такси, чтобы повозить ее по городу, развлечь, познакомить с площадями и памятниками Лиссабона (сам он бывал здесь раз десять), зайти в собор святого Георгия, возвышающийся над переулками старых кварталов, Бенемскую башню с ее мавританскими колоннами и балкончиками в индийском стиле. Но зарядил мелкий, нудный дождик, Лиссабон как-то разом потерял свои краски, и лишь в музее Гульбекяна ему удалось расшевелить Глэдис. Ей понравилось и само здание музея — стекло и бетон, позабавило завещание нефтяного миллиардера, его благодарность Португалии за приют и умеренные налоги. В галерее новых мастеров Глэдис, застенчиво улыбнувшись, призналась, что в юности мечтала стать художницей. Старый друг семьи давал ей уроки и по-отечески поддерживал.

Часам к пяти у обоих разыгрался аппетит. Посидели в закусочной на улице Россио. После устриц и крабов подали удивительно вкусную чернильную рыбу. Гундлах подливал ей вина. Чувствовал, что они стали ближе друг другу. Вино действовало на него даже сильнее, чем на Глэдис. Его тянуло к ней, тянуло неумолимо, а она то приближается, то отдаляется, говорит о чем-то безразличном, их не касающемся.

Неожиданно он сказал Глэдис, что сам когда-то был левым, сотрудничал в газете. Это вызвало ее удивление и даже недоверие.

— Ваша газета обанкротилась, и вы переменили свои убеждения? — спросила она.— Сдались, приспособились? Как же так? А что же делать тогда нам, в нашей ситуации?

Он попробовал оправдаться:

— По сравнению с положением в Сальвадоре мы живем, словно в вате. Или в тюремной камере, стены которой обиты мягкой обивкой. Иной раз устаешь биться о них головой. Но кусок металла в спину заставил меня многое вспомнить. Ну и отчасти вы, Глэдис...

Она бросила на Гундлаха взгляд, от которого у него перехватило дыхание. Понимая, что он хотел сказать, она старалась тактично уйти от прямого ответа, не обижая его:

— Бросьте, Ганс... Скажите лучше, почему вы согласились поехать сюда со мной?

Он на секунду задумался.

— Видите ли, это для меня как бы третий старт в жизни... И если мы привезем с собой два или три миллиона, фальстартом это не будет.

— Дай-то бог...

Гундлах услышал в голосе Глэдис нотки сомнения. Значит, снова порвалась нить, связывающая их...

К десерту они не притронулись, сладкого больше не хотелось. Гундлах расплатился, и они вышли из закусочной. На бульваре Россио моросил дождь, вечерние огни утонули во мгле. Спустились в метро, проехали три станции. Настроение у Гундлаха испортилось. Глэдис поняла это и попыталась развеселить его шуткой. Они словно поменялись ролями: совсем недавно, в парке, не открывала рта она, а теперь сцепил зубы он. Да, очевидно, приезд в Португалию — ошибка. И время уходит, и деньги.

Что это не совсем так, Гундлах понял в отеле, когда портье передал им конверт с грифом: «Португальское радио и телевидение». Зарубежный отдел приглашал завтра в одиннадцать утра на «круглый стол». Ого! Видимо, дело все-таки пошло! И Лиссабон сразу стал для него городов приятным и гостеприимным.

На другой день они не торопясь прогулялись до телестудии, которая была совсем рядом с Музеем античного искусства. Коридоры телевидения давно никто не подметал, комнаты у редакций крохотные, вид какой-то провинциальный. Им объяснили, что беседу запишут на пленку и в свое время (следовательно, уже после их отъезда) дадут в эфир. Их собеседник — журналист из «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт». В Португалии, дескать, любят жаркие дебаты. Глэдис волновалась: этот еженедельник — рупор американского министерства обороны! Но главный редактор, верткий красавчик по фамилии Фуртадо, вел, должно быть, какую-то свою игру. Ну и пусть — они выскажутся, этого будет достаточно. Только бы Фуртадо все правильно перевел с английского на португальский.

Фамилия оппонента была Бим. Когда Глэдис и Гундлах вошли в студию, тот уже сидел на стуле перед гримером, который успел взбить рыжеватые, мокрые от дождя волосы американца и накладывал теперь тон на лицо. Бим повернулся, и Гундлах вспомнил, где они встречались. Ведь это тот же человек, сухие и нацеленные вопросы которого так смутили Глэдис в Мехико.

— Вас и за океаном встречаешь, и на Европейском континенте,— усмехнулся Гундлах.— Похоже, в вашей стране вы единственный специалист по Сальвадору.

— Почему же, есть и другие.

— Не сомневаюсь.

Они уселись за овальный столик, вспыхнули прожектора; Фуртадо с видом человека непредубежденного сказал несколько вступительных слов. Ему, мол, трудно судить, что привело Сальвадор на грань гражданской войны: то ли внутренние противоречия, то ли влияния мирового коммунизма...

— То ли Вашингтон с его Белым домом, государственным департаментом и зловещим Пентагоном,— продолжила эту мысль Глэдис.

— От своего могучего американского соседа сальвадорцы получают прежде всего экономическую помощь,— перебил ее Фуртадо.