— А я вчера подумала, что у тебя это не всерьез.,.
У него мурашки по коже побежали. Она назвала его на «ты». Это у нее вырвалось, но мысленно она давно с ним на «ты»... Шипя шинами, такси катило по мокрым оживленным улицам, он пододвинулся поближе к ней, и Глэдис, будто только этого и ждала, положила голову ему на плечо, умиротворенная и расслабленная. У него закружилась голова, но вслух он сказал лишь:
— В Париже климат будет для нас еще благоприятнее. Сама жена шефа оппозиции на нашей стороне и возглавляет комитет солидарности. Вот где мы зазвоним во все колокола!
— Сначала в Цюрих, откроем там счет в банке.
— Как скажешь. Босс у нас ты.
Глэдис невесело рассмеялась.
— К чему эта иерархия? Руководит тот, кто способен убеждать и одновременно к мнению других прислушиваться. Понимаешь, необходимо и то и другое — и дисциплина, и способность мыслить и действовать самостоятельно.
Гундлаху вспомнилось, что когда-то давно, лет двенадцать назад, он уже слышал такие слова.
Глава 16
Глэдис повеселела — и Гундлах приободрился. За Пиренеями облачный покров растаял; они оставили внизу позади Тулузу и Центральный массив, мрачный, пепельно-серый. За Женевским озером — Альпы. Складчатые, заснеженные, ничего не разглядишь, но для Глэдис все внове, все ее восхищает. Как славно путешествовать вместе с ней, когда окрыляют надежды! Трехтурбинный «Боинг-727» португальской ТАГ приземлился минута в минуту в аэропорту Клотен, если верить рекламе, это географический центр Европы. Гундлаху приходилось здесь бывать неоднократно, он чувствовал себя как дома. За пять франков, раз в семь дешевле, чем им обошлось бы такси, автобус доставил их к городскому агентству авиакомпании «Свиссэр».
Улицы Цюриха сверкают в предновогоднем наряде. Они на Банхорс-штрассе, уже подготовившейся к рождественским праздникам. За обнаженными деревьями — стекло и блеск, улица словно приглашала их сделать две тысячи шагов во всю ее длину, чтобы убедиться в трудолюбии и зажиточности швейцарцев. Магазины, лавки парфюмеров, отделанные полированным мрамором, входы в банки, знаменитый «Гранд-отель» Дольдера, кафе Шпрюнгли и Кранцлера, в витринах магазинчиков южные плоды, изделия из кожи, деликатесы, бриллиантовые колье. Почти никаких следов ноябрьских беспорядков, когда молодежь обливала нечистотами фасады домов, била стекла и вываливала на проезжую часть урны с мусором...
Все началось как будто удачно. Профессор Драйшиллинг, правовед, возглавлявший трибунал в Мехико, созванивался с разными нужными людьми.
Наметилось крупное мероприятие: встреча в актовом зале федерального Технического института, традиционного организатора дискуссий.
До здания института они доехали из центра на трамвае. Вагоны здесь непривычно светлые, бело-голубые. Гундлах вооружился, что называется, до зубов — в портфеле у него лежала пачка открыток с десятками пометок для памяти на каждой из них. Перед критически настроенными слушателями следует выступать сдержанно, корректно и доказательно — горячиться, как в Лиссабоне, здесь не годится. Западноевропейские страны в вопросе о Сальвадоре неохотно следовали призывному звуку трубы из Вашингтона, а если и подчинялись ей, то лишь под давлением. Все понимали, что кровожадные государственные структуры за океаном обречены. Нет, это не человеколюбие проснулось вдруг в западных политиках — простой расчет. НАТО и Северная Европа имели свои интересы в южном полушарии и не хотели, чтобы им был нанесен ущерб — речь идет о миллиардных доходах! Министр иностранных дел Бонна любил подчеркивать: «Наша линия в странах Центральной Америки не может заключаться в поддержке изживших себя систем».
Трамвай свернул за угол и остановился перед громадиной из стекла и бетона — зданием банка. Здесь с понедельника по пятницу с четверти восьмого утра до половины пятого дня можно открыть счет с кодовым номером, если вы согласны для первого случая предъявить свои документы и положить на счет не менее 40 000 франков...
Они выходят из трамвая, и тут Гундлах снова чувствует страшную боль в спине.
Как в Гаване, только еще более резкую, словно кто-то воткнул ему под левую лопатку нож. Он хватается за Глэдис, та поддерживает его. Через несколько секунд чувство нестерпимой боли и страха отступает, остается лишь противная дрожь. Он идет ко входу в институт, с трудом переставляя ноги. Глэдис предлагает вернуться в гостиницу, профессор Драйшиллинг довезет их на своей машине. Гундлах не соглашается. Ничего, как-нибудь обойдется, кто же будет переводить?.. Нельзя все сваливать на Драйшиллинга, тот и без того много для них сделал.