Миссия на Марс

Спустя четыре года экспедиция благополучно завершалась. До приземления оставались считанные сутки. Они слетали до Марса, сделали невообразимое количество ценных наблюдений, поняли про Марс и про Землю то, что невозможно было понять, оставаясь на Земле. Они изменились сами. Все то, что разделяло их в начале полета – разные языки, разные культуры, разный способ воспринимать информацию и реагировать на нее – все это сейчас сближало их. Настолько сильно они поняли, что значит чужое. Марс был чужим миром. Не враждебным, но и не дружелюбным. Марс был незнакомым, непривычным, непредсказуемым. И чтобы выжить и не свихнуться нужно было уметь понимать друг друга с полувзгляда. Потому что опасность приходила непонятно откуда, а тот, кто успевал ее заметить первым, часто не имел ни времени, ни сил объяснять. И чтобы не просто выжить, а выполнить свою работу, сберечь приборы и станцию, надо было научиться быстро поймать направленный на тебя взгляд, а затем посмотреть, в какую сторону смотрит тот, кто почуял опасность и понять, что там не так.

Но Иван все больше думал о Земле. Пока они работали, им просто некогда было думать о том, что происходит дома, меняется ли там что-нибудь. Земля – дом. Она казались безопасным, надежным и стабильным местом, и что бы там не изменилось – они сумеют с этим разобраться, когда вернутся домой. Если вернутся – противно уточнял внутренний скептик.

А на Земле тем временем разгоралась информационная война.

Сначала от миссии бесперебойно поступала свежая информация – показания приборов и результаты самонаблюдения космонавтов сгружались на специально созданный сервер и были доступны всем научным организациям в мире. На этих данных научные статьи росли как грибы после дождя. Их читали журналисты и пересказывали для широкой публики. Никогда раньше не было такого интереса к науке со стороны самых разных слоев общества.

Но международное объединение, которое было необходимо для запуска пилотируемой миссии на Марс, потребовало такого чудовищного напряжения, что оказалось неустойчивым, как атом сверхтяжелого элемента. Только испускать эта корпорация начала не альфа или бета частицы, а информационный шум. Спустя полгода после успешного старта миссии страны начали одна за другой выходить из проекта: у кого-то не хватало финансовых ресурсов, у кого-то разыгралась эпидемия, где-то поднялась волна внутренних протестов. Выходя из проекта, страны закрывали институты, которые раньше были нужны для информационного сопровождения миссии. Потом, когда с десяток стран отказались получать необходимую для сопровождения миссии информацию, и их работа легла на плечи оставшихся, политики забеспокоились, что кто-то пашет, а кто-то получает информацию на халяву и закрыли доступ к большинству научных данных для журналистов из этих стран. Потом оставшиеся страны-участницы начали сводить счеты между собой, делить кто вложил больше усилий и должен иметь больше выгод. Тем временем в странах, отрезанных от информации, пытались сделать вид, что ничего не произошло. Проправительственные СМИ продолжали делать вид, что публикуют свежие научные данные, хотя все материалы были сфальсифицированы, а точнее – высосаны из пальца. Поток информации не сократился, а даже вырос, но качество ее упало катастрофически. Вся имеющаяся в прессе информация шла с пометкой «от анонимного источника», была взаимно противоречива, а порой и вовсе не соответствовала базовым физическим законам и здравому смыслу, но это уже почти никого не заботило.

А дальше пошла неуправляемая реакция. Ученым стали запрещать общаться с журналистами: каждый, кого заподозрили в каком-то комментарии для прессы, оказывался уволен без права в дальнейшем работать в научной организации. Уволенным перекрывали доступ в научные библиотеки. НИИ и университеты получили запреты на публикации в международных журналах: только в отечественных и только на родном языке.

Потом ученые потеряли доступ к серверу, на который закачивалась информация от первопроходцев Марса. Поддерживающий связь с миссией искусственный интеллект работал, согласно заложенной в него программе, и тщательно записывал всю поступающую из космоса информацию, но он не знал, почему ее больше никто не читает.