Миссия на Марс

Милая моя Оля. Я пишу тебе и даже не знаю, успею ли передать это письмо на Землю. Сейчас по всем доступным нам каналам связи мы перекачиваем на Землю результаты наших наблюдений. Если передадим все и связь все еще будет работать, а компьютер жив – на Землю полетят наши письма. Знай, что я тебя люблю и люблю нашего сына, хоть и не разу его не видел. С самого нашего старта я предчувствовал, что нам не удастся вернуться, хотя и не понимал, почему. Жалею ли я, что ввязался в эту историю – скорее нет. Мне конечно до чертиков обидно, что я не смогу обнять ни тебя, ни нашего мальчишку не из-за какой-то глобальной катастрофы, а по такой нелепой причине. Мы настолько умны, дальновидны, что способны открыть себе путь к другим мирам. Мы научились бороться с отсутствием гравитации и магнитного поля, защищаться от космических лучей и солнечной радиации, обманывать свой организм, вынуждая его нормально функционировать, в условиях, в которых он работать не может. И мы, как человечество, не можем защититься от собственной глупости и безответственности. Мы отрезаем себе путь домой из-за банальной недальновидности и неаккуратности. Но я пишу тебе это не для того, чтобы ты жалела нас или злилась на тех, кто мог нам помочь, но не сделал этого. Нет. Я пишу тебе это все для того, чтобы ты нашла способ научить нашего сына и, может быть, его друзей, тому, что любая неаккуратность обходиться нам слишком дорого.

Целую вас обоих.

Ваня

Когда связь с кораблем прервалась, искусственный интеллект, согласно заложенной в него программе, разослал письма правительству всех стран, дал информацию в крупнейшие газеты, а также вышел со срочным сообщением на телеканалы, прервав, к неудовольствию зрителей, десятки информационно-развлекательных шоу. Правительства оказались вынуждены дать комментарий. Но про гибель марсианской экспедиции на Земле говорили скупо и неохотно. Космонавтов посмертно наградили, назвали героями. Был официальный некролог, из которого оказалось невозможно понять не только отчего они погибли, но и когда именно. Этого не знали даже родные членов экипажа. На все запросы центр отвечал, что связь внезапно прервалась и более не восстановилась. Злые языки поговаривали, что их убили специально – дескать они слишком много узнали, того, что нам пока знать рано. Кому нам и почему рано, а также кто именно убил – оставалось непонятно.

Остатки научной интеллигенции вспомнили про сервер и даже сумели добиться от правительства доступ к хранившейся на нем информации. Снова стали появляться статьи со ссылками на наблюдения, сделанные первой пилотируемой марсианской экспедицией, с численными данными, фотографиями, графиками и расчетами.

Восстановление было медленным и трудным. Человечество как будто приходило в себя после тяжелой и мучительной болезни. Огладывалось, спрашивало себя, что с ним произошло и как оно оказались там, где находится сейчас. Если фундаментальная наука еще кое-как выжила в эту пандемию безумия – запершиеся в своих кабинетах теоретики продолжали строить гипотезы и вести расчеты – то наука прикладная, потеряв финансирование, загнулась совсем. Вместе с ней встали и все наукоемкие производства. За потоком информационного мусора, люди забыли, как делать точные измерительные приборы, как строить космические аппараты, как создавать самообучающиеся нейронные сети. То, что какие-то пять лет назад казалось привычным и легким, стало недостижимым.

Лето Оля проводила в деревне. Она по-прежнему любила теплыми августовскими ночами спать под открытым небом. Теперь компанию ей составлял сын.

– Мама, спросил мальчишка, а зачем нам звезды?