«Сердце мое, тороплюсь передать тебе мою любовь и сообщить, что со мной все в порядке. Наше путешествие до 35.30' протекало на удивление удачно, под марселями с двумя рифами с бризом в бакштаг – лучший ветер для „Боадицеи” при нынешней оснастке, от самого Рам Хеда, через Бискай и вплоть до Мадейры. В Плимуте мы были в верхней точке прилива в ночь понедельника: темнота, заряды снега с дождем, сильный ветер. Уже когда мы подняли свои позывные для Стоук Пойнт, мистер Фаркьюхар ожидал нас, полностью собранный, в управлении порта. Я послал в гостиницу за леди Клонферт с сообщением, что она должна быть на берегу в двадцать минут второго, но, увы, из-за какой-то ошибки она не появилась, и я вынужден был выйти в море без нее.
Короче говоря, этот прекрасный ветер пронес нас через Бискай, где „Боадицея” показала себя крепким мореходным судном, и я уже думал, что мы достигнем Мадейры за какую-то неделю, но вскоре ветер зашел с юго-востока и мне пришлось отклониться к Тенерифу, проклиная мое везение. И вот в 4 склянки в утреннюю вахту мне случилось быть на палубе, чтобы убедиться, что старый невежда-штурман не влепится точно в Селваженс, как он до этого едва не выволок нас на Пенли Пойнт. И что ты думаешь, с рассветом, прямо у нас под боком с подветренного борта, обнаруживается француз со своим призом. У француза едва ли были шансы, так как приз, хорошо вооруженный „гвинеец”, успел изрядно потрепать его перед захватом. Снасти француза были просто „ой”, они как раз найтовили новый фор-марсель, к тому же многие из французской команды были на борту приза, приводя его в порядок. Ну и, вдобавок, француз был едва вполовину от нашего размера. Поскольку мы перехватили у него ветер, мы увалились на него, открыв огонь из носовых погонных пушек. Большого вреда мы им не нанесли, только заставили понервничать. Однако, они старались как могли, поливая нас из кормовых погонных и пытаясь затащить на мель в проходе Собачья Нога. Но я облазал этот канал еще гардемарином на „Сёркл” и, поскольку наша осадка около 23 футов, я решил не следовать за ним, хотя волна была небольшой. Пройди он каналом – тут бы мы его и потеряли, так как „Боадицея”, все-таки, чуточку медлительная дама (хотя не вздумай никому повторить этого, дорогая). Но мы ухитрились снести французу крюйс-стеньгу, он потерял ветер при повороте в проход и налетел на риф. Тут заштилело и мы, спустив шлюпки, без труда взяли его. Хотя его командир, к сожалению, был ранен, и Стивен сейчас лечит его, бедолагу.
Ничего славного в этом деле не было, любимая, и ни следа опасности. Но, что забавно, француза тоже можно назвать фрегатом. Это наша старая „Гиена”, дурацкий двадцативосьмипушечник, древний как Ковчег, французы пленили его, когда я еще был мальчишкой. Он был перегружен артиллерией и французы „разжаловали” его в корвет, с 24-фунтовыми карронадами и двумя длинными девятифунтовками. Я вначале едва узнал его, так он изменился. Но для нас это все еще фрегат, и, конечно, он снова будет включен в списки (он прекрасный ходок, особенно на попутных ветрах, и мы почти не повредили его, так, содрали несколько листов меди из обшивки). А это уже боевые выплаты, и, ведь есть еще шнява-„гвинеец”. Она для нас, конечно, никакой не приз – это английское судно, но это спасенное имущество и оно должно принести неплохую толику наличных. Так что, если требуется замена кухонного котла – пожалуйста, не стесняйся. К сожалению, из этого возьмут адмиральскую долю. Хотя я действую по прямому приказу Адмиралтейства, старый хитрый пес прибавил какой-то чепухи от себя, чтоб наложить лапы на свою одну восьмую, если мы что-то возьмем. И это, представь, он сделал сразу после обеда, на голубом глазу, весело посмеиваясь. Все адмиралы одним миром мазаны, и, я чувствую, нечто похожее ждет нас и на Мысу.»
