Миссия пролетариата

Как можно посвятить жизнь установлению факта, если этот факт относится, например, к биохимии или к анатомии кольчатых червей? Посвятить жизнь поиску смысла – это понятно. Но установлению факта? И все же следует признать, что важность истины как истины, безотносительно к ее содержанию, – отличительная черта христианства, и без нее дисциплинарная наука была бы невозможна. Изнутри самого мыслимого как предмета мысли ничто не подталкивает к обретению истины как универсальной рамки; наоборот, строжайшим образом удерживается разделение на сакральное и профанное: они ни при каких обстоятельствах не могут быть равноистинны (и равноценны). Эти знания различаются по составу, по содержанию, носителями их являются разные персоны, а собственно логические условия определяются локальной гравитацией. Изъять форму истинности, форму истинного из самой истины, и завладеть ею в качестве легкой переносной рамки, автономного источника подсветки lumen naturalis (Декарт) – для этого требовалось нечто большее, нечто такое, чего сама наука не содержала и содержать не могла.

И это загадочное нечто, безусловно, представляет собой глубоко преобразованную религиозность, это само инобытие христианства. Можно было бы сказать, что научная истина со всей ее логической инфраструктурой это свое иное христианской истины, истины Иисуса, но это даже не преломленное иное, это свое собственное. Очень важно отличать легкую переносную рамку истины, которой так самозабвенно пользовались английские джентльмены, от формально-логической инфраструктуры, например от аристотелевской силлогистики. «Силлогистика есть мертвая схема» – как любил выражаться Гегель и был, в сущности, прав. Исчисление модусов логической правильности является некой разновидностью бухучета, автоматизированным навыком, который при первой удобной возможности должен быть «сброшен в железо». При этом понятно, что и силлогистика, прежде чем прийти в такое, полностью покинутое духом состояние, прошла через приключенческие метаморфозы, через настоящий авантюрный роман «первобытного мышления» (воспользуемся этим термином Леви-Брюля), из чего следует, что в сфере духа окончательный результат, который можно сдать под ключ школьному образованию или компьютерным программам, далеко не столь важен, как путь его становления, и инъекция сознания есть, скорее, приобщение к этому пути, а не принятие к сведению компактного остывшего результата.

Так вот, рамка, которую получил в свое распоряжение ученый, переносной колебательный контур истины, нисколько не походила на гербарий засушенных схем. Она больше напоминала (и по сей день напоминает) кольцо всевластия из эпопеи Толкиена, «мое сокровище», способное вводить в зачарованность и вообще преобразовывать до неузнаваемости своего обладателя.