Миссия России. В поисках русской идеи

«У нашей страны нет других союзников, кроме армии и флота», – говорил Александр III своему сыну, наследнику Николаю II.

Словно устав от заимствований и подражаний, страна окунулась во все русское. Даже значительная часть интеллигенции в 80-е годы XIX века, не всегда резво, но потянулась к национальным традициям, к церкви. Жаль, не дожил Достоевский – он мечтал бы это увидеть. Архиепископ Херсонский Никанор (Бровкович) писал об атмосфере тех лет: «Это что-то новое, новое веяние, какое-то возрождение русского духа, религиозного духа. Надолго ли, не знаю».

Два столетия в русской живописи царствовал так называемый стиль Академии, полностью перенятый на Западе, а в архитектуре – величественный Рим. Теперь, в рамках русского возрождения, в 1889 году был освящен храм Христа Спасителя – в новом российско-византийском стиле, храм Спаса на Крови в Питере, храм в Борках на месте крушения поезда царя, Абрамцевская церковь.

Другой стиль – неорусский: «Терем» в Абрамцеве, типография Мамонтова (Гартман), Исторический музей (Шервуд), Городская дума (Чичагов), Верхние Торговые ряды (ГУМ) (Померанцев), храм на Куликовом поле (Щусев), храм в Марфо-Мариинской обители (Щусев), дом Васнецова в Абрамцеве.

Новые короли живописи – жанристы: они пишут простой народ, тему, закрытую до середины этого века. Саврасов, Богданов-Бельский, Перов, Маковский, Поленов, Репин, Суриков, возродивший интерес к допетровской России и крикнувший раз Толстому: «Пошел вон, злой старик!» Возвращается переосмысленный лубок: братья Васнецовы, Кустодиев, Венецианов.

Отдельной строкой назовем Нестерова – гениального художника с каким-то пророческим даром: автор великого «Видения отрока Варфоломея», десятка фресок в храмах, он очень точно ощущал что-то главное про свою родину в пору, когда родина от этого главного отрекалась. Взгляните на картину «На Руси», где страна идет по снегу, чтобы под тихим пейзажем припасть на колени перед Христом; на «Душу народа», собравшую на одном полотне все главное, что есть у России.

В музыке – время Глинки и Мусоргского: «Борис Годунов», «Хованщина».

Исполнились пророческие слова славянофила Аксакова: «Россия может спорить с Европой, но о чем может спорить Европа и Россия подражательная?»

Теперь Россия максимально равна себе и тем интересна в мире. Повсюду на Западе утверждается сервировка стола а-ля рус; матрешка – пришедшая к нам, как ни парадоксально, из Японии, – становится символом нашей страны в мире, Русские сезоны Дягилева – хит на Западе, а русский театр по новой системе Станиславского переворачивает мировое актерское искусство. Система эта, кстати говоря, могла родиться только в недрах православного мироощущения, ведь главный постулат Станиславского, «жизнь человеческого духа на сцене» – это обращение внутрь себя, где мы предельно правдивы. Этому обращению учит только православное христианство.

Система Станиславского появилась в стране, где все еще Великим постом театры закрывались – отсюда слово «капустники»: это самодеятельные спектакли, которые полуподпольно ставили и играли актеры, поедая постные пироги с капустой в гостинице «Челыши» (на ее месте теперь «Метрополь»).

Мода на русское возвращает бороды, а в армии появляются очень удобные шапки-ушанки, которые и теперь символ России.

Апофеозом этой волны станет последний костюмированный бал в Зимнем дворце – в 1903 году уже последний русский император и весь двор оденутся в костюмы своих предшественников: царей и их слуг допетровской поры.

«С нами Бог»

Именно в это время книга русского ученого Данилевского «Россия и Европа» становится всемирным хитом. В ней впервые сформулирована теория цивилизаций – культурно-исторических типов, которые выходили на орбиту истории и существуют на ней до сих пор. Суть открытия Данилевского: эти типы не пересекаются, нет никаких «общечеловеческих ценностей», пропаганда которых, между прочим, уже шла с Запада.

Данилевский предвидел и предсказал, что проповедь «общечеловеческой цивилизации» породит тенденцию к созданию всемирного государства и установлению режима глобального управления. Но это правление страшно, ибо оно убьет идентичные культуры, заменит их только на одну – культуру «правителя»: