Мне было трудно поверить, что передо мной не тот прежний озорной шут, который служил королю Шрюду и защищал его столько лет. Если не считать цвета кожи, тело Шута нисколько не изменилось. Изящные руки с длинными пальцами лежали на подлокотниках, волосы, когда-то белые и легкие, точно пух одуванчика, были сейчас зачесаны назад и убраны в золотистую косу. Огонь камина словно ласкал аристократический профиль. Его нынешний великолепный костюм по сочетанию цветов отдаленно напоминал прежний черно-белый шутовской наряд, но я мог бы побиться об заклад, что он больше никогда не будет носить колокольчиков и ленточек и не возьмет в руки скипетр, увенчанный крысиной головой. Теперь жизнь Шута принадлежала только ему самому. Я попытался представить его в роли богатого человека, который может жить и путешествовать так, как ему заблагорассудится. Неожиданно в голову пришла новая мысль, которая вывела меня из задумчивости.
— Шут! — крикнул я в темноту.
— Что? — Он не открыл глаз, но то, как он быстро ответил, означало, что он еще не успел заснуть.
— Ты ведь больше не Шут. Как тебя теперь называют?
Едва уловимая улыбка коснулась его губ.
— Кто и когда и как меня называет?
В его голосе я уловил знакомые шутовские интонации. Я знал, что если я попытаюсь разделить его вопрос на составные части, он впутает меня в словесную акробатику, а я так и не получу от него ответа. И потому я не попался на его удочку, просто взял и повторил вопрос.
— Я больше не должен звать тебя Шутом. Как ты хочешь, чтобы я тебя называл?
— Ха, как я хочу, чтобы
Я помолчал и сформулировал свой вопрос как можно проще.
— Как твое настоящее имя?
— Ах. — Он вдруг стал серьезным и медленно вздохнул. — Мое имя. Ты имеешь в виду, как меня назвала мать, когда я родился?
— Да, — ответил я и затаил дыхание.
Шут редко говорил о своем детстве, и я вдруг понял, что прошу у него очень многого. Я подумал о древней магии имени: если я знаю твое истинное имя, я обладаю над тобой властью. Если я назвал тебе свое, я даровал тебе эту власть. Я часто задавал Шуту прямые вопросы, и, как и прежде, одновременно боялся и с нетерпением ждал ответа.
— И если я тебе его открою, ты будешь им меня называть? — спросил он таким тоном, что я понял: необходимо как следует взвесить свой ответ.
Я задумался. Его имя принадлежит только ему, и не мое дело выбалтывать его кому ни попадя.
— Только когда мы одни. И только если ты захочешь, — серьезно проговорил я, считая свои слова торжественной клятвой, которую нельзя нарушить.
Шут повернулся ко мне лицом, на котором был написан восторг.
— Я захочу, — заверил он меня.
— Ну? — повторил я свой вопрос, неожиданно мне стало не по себе, показалось, что он снова меня перехитрил.
— Имя, которое дала мне мать, я отдаю тебе, ты можешь меня им называть, когда мы вдвоем. — Он снова вздохнул и снова отвернулся к огню, потом закрыл глаза, но его ухмылка стала еще шире. — Любимый. Она называла меня только так — Любимый.
— Шут! — запротестовал я.
Он весело рассмеялся, явно наслаждаясь происходящим.
— Но она так меня называла, — настаивал он на своем.
— Шут, я серьезно. — Комната начала медленно вращаться вокруг меня, и я понял, что, если скоро не засну, меня вытошнит.
— А ты думаешь, я шучу? — Он издал театральный вздох. — Ну, если не можешь называть меня «Любимый», тогда, полагаю, тебе придется продолжать называть меня «Шут». Потому что я всегда останусь для тебя Шутом, Фитц.
— Том Баджерлок.
— Что?
— Теперь я Том Баджерлок. Меня все знают под этим именем.
Он помолчал немного, а потом решительно заявил:
— А я — нет. Если ты настаиваешь на том, чтобы мы с тобой сейчас взяли себе новые имена,
— Спокойной ночи, Любимый. Мы слишком долго не виделись.
Я капитулировал, зная, что разговаривать с ним, когда он в таком настроении, бесполезно.
— Спокойной ночи, Шут.
Я устроился поудобнее и закрыл глаза. Может быть, он мне не ответил, но я его не слышал, мгновенно провалившись в сон.
VI
СПОКОЙНЫЕ ГОДЫ