Миссия в Париже

– Разговорчики! – зло прошипел Бушкин. – Быстрее в подъезд!

Отдышавшийся и слегка пришедший в себя подпоручик резво скрылся за дверью подъезда и там, в полной темноте дождался Кольцова и Бушкина. Те попрощались с Гольдманом, и тачанка по взмаху кнута сорвалась с места и растворилась в ночи.

Они поднялись к квартире Старцева. Бушкин троекратно, условным стуком, постучал в дверь.

В квартире послышалось шевеление, из-за двери раздался голос Ивана Платоновича:

– Кого Бог послал?

– От Петра Николаевича никого не ждете?

– Не знаю такого, – отозвался Старцев.

– А двадцать второго знаете? – спросил Бушкин.

Алехин понимал, что вся эта абракадабра – всего лишь пароль. Но ему показалась эта процедура бесконечно длинной. Он со страхом оглядывался по сторонам, опасаясь, что в любое мгновенье может открыться какая-либо из остальных трех находящихся на лестничной клетке дверей, и их увидят. И тут же донесут. Или, возможно, их уже рассматривают в щель одной из дверей и сейчас забьют тревогу.

Но вот за дверью обнадеживающе прогремели запоры, прозвенела цепочка.

– Да побыстрее, ваше превосхо… – нетерпеливо поторопил хозяина квартиры Бушкин. Но оборвал себя на полуслове, словно на мгновенье потерял над собой контроль и сгоряча брякнул в коридоре то, что в окружении чужих дверей нельзя было произносить.

Наконец, дверь открылась, и они нырнули в прихожую. Старцев встретил их в каком-то немыслимом зеленом мундире времен войны с Наполеоном.

– Здравствуйте, господа! – поприветствовал он ночных гостей и тут же добродушно их отругал: – Уж в который раз предупреждаю: к подъезду не подъезжать. Пешочком бы! Поодиночке! Вдоль стеночек! Да с оглядцем! Береженого, как говорится…

– Прошу прощения, ваше превосходительство. Больше не повторится, – стал виновато оправдываться Кольцов и обернулся к Алехину: – Подпоручик, прошу представиться его превосходительству!

Все еще не отошедший от переживаний, связанных с побегом из тюрьмы, подпоручик тем не менее весь как-то подобрался, вытянулся и даже попытался лихо прищелкнуть каблуками. Но из этого ничего не получилось, ботинки были старые и истоптанные. А его собственные новые сапоги у него отобрали махновцы.

– Подпоручик Алехин, Корниловская пехотная дивизия! – четко отрапортовал он.

– Кто командир?

– Генерал-майор Скоблин, ваше превосходительство.

Иван Платонович вспомнил. В Харькове Скоблина хорошо запомнили во времена пребывания в городе Ставки Добровольческой армии. Но прославился он не ратными подвигами, а главным образом тем, что был женат на известной и очень популярной в те дни певице Плевицкой, да еще своими шумными широкими загулами, которые иногда посещал даже командующий.

Собственно, это и все, что Иван Платонович знал о Скоблине. Но, по условиям их сегодняшней игры, он – опытный отставной генерал, не мог не знать Скоблина, кем он командовал и чем прославился.

– Ну как же! Знавал Николая Владимировича, – сказал Старцев. – Очень четкий генерал. И милейший человек.

Подпоручик все еще никак не мог до конца прийти в себя. У него стала возникать ничем не объяснимая подозрительность. Побег прошел на редкость гладко, даже слишком. Без всяких серьезных неожиданностей и осложнений. К тому же этот успех был оплачен кровью четырех или пяти человек. Но почему они так рисковали ради него? Что в нем такого? Может, они приняли его за кого-то другого?

И все же двое его спасителей определенно все больше и больше ему нравились. Особенно тот, что допрашивал его в тюремной камере. Алехин определил по выправке, что это кадровый российский офицер. Они называют его капитаном. Нет, он не может принадлежать к красному лагерю, к тем людям, которые допрашивали его в самом начале, когда его поместили в эту тюрьму. А как тонко подал этот капитан ему едва заметные знаки, сообщая о том, что он «свой» и предупреждая об осторожности. Алехин даже не сразу поверил, что такое может быть, что ему придут на помощь.

И вот – свершилось. Он – на свободе. На относительной пока свободе. Сколько еще сил, умения и хитрости придется приложить, чтобы снова не оказаться в руках чекистов и пробиться к своим! Или домой! Такой вариант он тоже не исключал после того, как попал в плен и втайне рассчитывал на побег или на какое-то иное счастливое освобождение.

И все же он продолжал ко всему подозрительно присматриваться, все анализировать. И эта проклятая осторожность не позволяла ему до конца прийти в себя.

Иван Платонович тоже отметил беспокойный взгляд подпоручика, его зажатость и понял, что он все еще никак не может поверить в счастье своего освобождения и пытается найти во всем логику. А логики, действительно, не было. Кому он был нужен, этот белогвардейский подпоручик, за освобождение которого заплачена такая немалая цена: отчаянное нападение на тюрьму и несколько убитых.

Но Кольцову не давали покоя три всадника в глубоком нашем тылу, в местах, где все еще продолжали бродить банды – осколки разбитой армии Симона Петлюры, и эти две загадочные одинаковые ладанки. За всем этим Кольцову мерещился какой-то заговор.