Миссия в Ташкент

Ходжикент — прелестное село с прекрасными огромными зелеными тенистыми чинарами (восточными платанами), под которыми мы и спали. Это напомнило мне некоторые деревни в Кашмире. Петров и некоторые друзья, подошедшие вечером, отправились на метеорологическую станцию в Юсупхану, где я остановился в январе. Александров и я провели жаркий день под чинарами. Вечером пришел молодой человек, один из охотников, посетивших нас на пасеке зимой. Я, естественно, хотел избежать общения с ним. Он говорил со мной, но было уже темно, и он не узнал меня. Вполне вероятно, что к этому времени власти уже знали, кто был предполагаемый австриец с поврежденной ногой, и таким образом, было важно, чтобы меня не узнали. Мой друг, Мерц, чешский военнопленный, также пришел из Юсупханы. Он заверил меня, что все бумаги, оставленные мною у Эдвардса в январе, уничтожены. Они были весьма компрометирующими, и я был рад узнать об этом.

От Ходжикента дорога идет в горы в место, называемое Чимган, которое использовалось в качестве горной станции жителями Ташкента. У генерал-губернатора Туркестана был там свой дом. Большевики теперь посылали туда больных рабочих и солдат, нуждавшихся в перемене климата. Чимган был также мировым центром поставки сантонина — ценного препарата, приготовляемого из полыни.[65] Это растение теперь найдено и в других частях Азии, в том числе на границе Индии, и таким образом российской монополии на его производство был положен конец.

В то время когда мы были в Ходжикенте, главнокомандующий Туркестанской армией, человек по фамилии Федермессер[66] возвращался через Ходжикент назад в Ташкент. Он путешествовал вполне просто, без штата сотрудников. Он подошел к нам поговорить и спросил, что мы здесь делаем. Я показал свой компас и кусочек железной руды; это его больше всего заинтересовало, и он пожелал нам удачи, так как советское правительство было озабочено поисками большого количества железа для боеприпасов! Он, шутя, сказал нам, что он посетил Актюбинский фронт, где казаки Дутова были в окрестностях железной дороги, и что дела там шли так ужасно, что он направляется к Ашхабаду, где дела шли получше!

На следующий день дела заставили Александрова отправиться в долину речки Кызылсу. Я поднялся на окружающие горы, тут я впервые дал серьезную нагрузку моей ноге после несчастного случая со мной в декабре. Природа этого края была чудесна мы видели перепелов и кекликов и множество бабочек на цветах и рыб в речках. На ночь мы остановились в поселке Хумсан. Здесь не было даже чайханы, и таким образом, мы остались ночевать прямо на сельской улице, приобретя еды у владельца маленькой лавки. Затем мы отправились вверх по Угаму. Проехав через симпатичную долину среди зарослей грецких орехов и плодовых деревьев, мы поднялись на значительную высоту. Затем мы оставили лошадей и, пройдя вверх около двух тысяч футов, оказались на высоте в десять тысяч футов, очутившись выше лесной климатической зоны этих широт. На торфяном грунте было огромное число бабочек, включая очень красивые формы наших желто-пятнистых и Аполло с. Затем мы вернулись, и отдохнув в Хумсане, продолжили спускаться вниз по долине Угама, где встретили Мерца и Петрова, а затем все вместе отправились на ночь к нашему биваку под чинарами Ходжикента.

Александров, закончив свою работу, возвращался на следующее утро в Ташкент, а Петров и я решили посетить долину Пскема. В Ходжикенте мы заплатили восемьдесят рублей в день за каждую лошадь и сто двадцать рублей местному проводнику, получив специальную скидку, как люди, путешествующие по заданию правительства. В поселке Нанай мы послали за вице-председателем исполкома. Исполком — искусственное слово-гибрид, составленное из слов «Исполнительный комитет». Вице-председателем был очень хороший таджик, который не делал попыток понять логику смены правительств, которые начальствовали над ним. Он вел себя как обычный глава деревни, предоставивший нам свежих лошадей. Чтобы соответствовать советским требованиям, каждой деревне велели выбрать Исполком. Никаких выборов не было, но аксакалу[67] (или главе деревни), кто-то сказал, что он больше не аксакал, а «товарищ председатель Исполнительного комитета», на его доме была прикреплена вывеска «Штаб Исполнительного комитета». Само собой разумеется, никакого комитета не было, и никто не знал, что все это значило. В любом случае это не имело никакого значения — товарищ председатель или кто-либо еще, но если это было правительственное распоряжение, лучше было повиноваться, не вникая в причины этих тонких и безвредных изменений.