Миссис Больфем

Когда шериф Добтона и его понятые явились арестовать миссис Больфем – жену их старого товарища по оружию – всё, что они могли сказать, это что окружной прокурор прислал приказ об ее аресте немедленно после показаний перед Верховным Судом Фриды и Краусов – отца и сына. Что это были за показания, они не могли бы сказать, если бы даже знали, но что они были значительны и достаточно обоснованы, чтобы обеспечить ее обвинение Верховным Судом, было вполне очевидно, хотя и ужасно.

Они приехали как раз в тот момент, когда миссис Больфем собиралась ехать на ланч к миссис Коммек. Фриду увезли задолго до того, когда надо было начинать приготовления к завтраку.

Мистер Кромб, шериф, захлопнул дверь перед возмущенными репортерами-женщинами, хотя и менее безжалостными, но столь же усердными в обслуживании своих газет и желавшими получить материал для статьи «общечеловеческого значения», на которую рассчитывала публика. Миссис Больфем и ее друзья, увидев полицию, поспешили уйти в приемную. Миссис Баттль громко плакала, Алиса Кромлей, пришедшая незадолго, вместе со своей матерью, вдруг упала в кресло, в углу комнаты и зажала рот руками. Ее глаза, полные ужаса, не отрывались от лица миссис Больфем. Остальные дамы проливали потоки слез, когда шериф, не менее их огорченный, объяснил причину прихода и прочитал приказ об аресте. Одна только миссис Больфем была спокойна. Она проявила исключительность своей натуры и так овладела своими потрясенными нервами, что они как бы притупились. Только слегка она почувствовала весь драматизм положения, зато чувствовала очень остро всю особенность своего положения среди этого маленького мирка и знала, что в минуту страшного переживания, предназначенного ей судьбой, от нее ожидали мужественного и достойного поведения, как от женщины, которая приводила в восторженное состояние тем, что была на целую голову выше толпы. И она была на высоте положения.

– Не беспокойтесь только, – сказал Кромб, похлопывая ее по плечу, хотя никогда прежде он не осмелился протянуть ей руку и часто «сожалел Дэва». – Они лгут – эти немчуры – по той или иной причине, но на самом деле ничего не знают, и мы скоро разоблачим их.

– Я не беспокоюсь, – холодно сказала миссис Больфем, – но совершенно естественно возмущаюсь унизительным арестом и возможностью провести хотя бы одну ночь в тюрьме. В чем же в действительности меня обвиняют?

Шериф сморщился и кашлянул.

– Хорошо, вероятно, это убийство. Это гадкое слово, но слова ничего не значат, когда они лишены смысла.

– Прямое обвинение, – взвизгнула миссис Гифнинг.

Кромб кивнул головой.

– И нельзя взять на поруки? – Глаза миссис Фру дико блуждали.

– Ничего не поделаешь.

Миссис Больфем поспешно встала. В этой комнате, насыщенной возбуждением, была страшная опасность заразы. Она поочередно поцеловала каждую из своих приятельниц.

– Конечно, все объяснится, – ласково говорила она им, – только мужчины могли поддаться на такую интригу, и, наверное, в Верховном Суде множество немцев, их ведь так много в графстве. У меня будет великолепный защитник, друг Дэва, мистер Рош. Я уверена, что в тюрьме мне будет отлично. Как все это мило и необычно-ново!

Несмотря на громадное самообладание, она вздрогнула, когда эта картина промелькнула перед ней.

– С вами будут обращаться, как с королевой, – поспешно вмешался шериф.

Он гордился ею и почувствовал колоссальное облегчение, что все пять миль до Добтона ему не придется ехать с истеричной особой. Вас поместят в личных комнатах смотрителя. Предполагаю, вы будете иметь возможность все время видеться с вашими друзьями. Полагаю, нам лучше двигаться.

Миссис Больфем уже уходила из комнаты. Ее глаза встретились с испуганным и недоумевающим взглядом Алисы Кромлей, и один из тех темных инстинктов, которые возникают в нашем подсознании, подобно воспоминаниям о старых переживаниях, вызванных умственным напряжением, заставил ее импульсивно протянуть руку и привлечь девушку к себе.

– В вашем расположении я всегда уверена, шепнула она. Не пойдете ли вы наверх, помочь мне уложиться?

Алиса последовала без размышления. Удар был слишком неожиданный. Она так плохо представляла себе, что власть закона достаточно сильна, чтобы тронуть женщину, подобную миссис Больфем, и еще менее верила, что она преступница. На миг она забыла свое ревнивое недружелюбие и помнила только, что лучший друг ее матери и друг ее собственных детских лет был в ужасном затруднении.