Миссис Больфем

Она соскользнула с дивана и смело глядела на него, высоко подняв свою маленькую голову. Ее высокомерные движения были бессознательны, но ему она казалась очень милой и гордой, когда стояла так перед ними в первый раз он заметил всю тонкость этого изящного и подвижного лица.

– В действительности, я ничего не знаю, – весело сказала она. – Но вот что. Если бы вы или кто-нибудь другой, не виновный, были в опасности, я бы чувствовала в себе стремление распутать некоторые узлы. Естественно, что в противном случае я бы этого не сделала. Миссис Больфем наш старый друг, а также – да – наша местная гордость. Может быть это абсурдно, но это так. Мы должны наблюдать за Джимом Бродриком. Он узнал о близости, существовавшей между доктором Анной Стейер и миссис Больфем, а также то, что здесь знают все – что они были одни, вместе, все утро после убийства. Я предупрежу мою тетку. Едва ли он может проникнуть к ней, теперь особенно. Он добивается вовсе не подтверждения, а только нового сенсационного рассказа, чтобы взвинтить дело. А так как повергла в прах миссис Больфем печать, то свидетельство женщины, в положении доктора Анны, будет колоссальным триумфом.

Она пошла к столику, у дальней стены, зажгла спичку и поднесла ее к спиртовой лампочке. – Сейчас приготовлю вам чай. Это успокоит вас, не возбуждая, после чая вы должны лечь спать. Очень жаль, что мама не держит в запасе виски.

– Я никогда не пью, пока занят процессом. Это мое преимущество над противной стороной. Будет чудесно снова выпить чаю в вашем обществе, хотя, должен сказать, что вне вашего дома я еще не выпил ни одной чашки чаю за всю свою жизнь.

Настроение было такое приятное и светлое, как будто все нависшие тучи вдруг умчались из этой комнаты. Молодая пара, сидя за маленьким столиком, уничтожала великолепные сухари, говорила о войне и пила чай, который настаивался «три минуты».

27

За три дня до начала суда, миссис Больфем уступила советам своего защитника и приятельниц и приняла женщин-репортеров – не только тех четырех, которые зависели от мисс Кромлей, но и представительниц всей «женской печати» Нью-Йорка и Бруклина.

Они появились, в полном составе, в три часа после полудня, и польщенная миссис Марк ввела их наверх, где заранее приготовила все стулья, какие нашлись в тюрьме. Они столпились в маленькой приемной, стараясь расположиться удобно раньше, чем отворилась дверь в спальню, откуда вышла миссис Больфем.

Она спокойно поклонилась им и подошла к стулу, оставленному для нее, слегка улыбаясь застенчивой улыбкой. Ее траур смягчался белым крепом вокруг шеи и на рукавах, но две журналистки, интервьюировавшие ее год тому назад в Загородном клубе, как основательницу Клуба «Пятница», заметили, что она утратила свой манящий девичий вид. На великолепной коже ее лица не появилось ни одной морщинки, в пышных каштановых волосах не было седины, но она как-то вдруг созрела и достигла своего действительного возраста, и они решили, что если она потеряла свое очарование, то выиграла в том, что в ней появилась новая, утонченная сила. Все они были согласны, что она казалась целомудренной и холодной, как Диана, и совершенно недоступной страстям простых смертных, которые толкают на преступления грешных обитателей земли.

Для нее это была пытка, и она тяжело вздохнула.

– Вы, вы хотите беседовать со мной?

Мисс Сара Остин, блестящая роль которой признавалась всеми, хотя творческий пыл ее подозревали немногие, избранная посредницей для этого случая, быстро ответила:

– Да, мы бы хотели, миссис Больфем, и раньше, чем задавать вам те скучные вопросы, без которых невозможно интервью, мы были бы счастливы узнать, читали ли вы «Страницы Женщины» в наших газетах и заключили ли вы из них, что мы все – ваши друзья и кричим со всех крыш Нью-Йорка о своей уверенности в вашей невиновности?

– О, да, да, – прошептала миссис Больфем чопорно, но с более естественной улыбкой. – Это причина, почему я, наконец, решилась повидать вас. Я не люблю интервью, но вы были так добры, и я очень вам благодарна.

За этим последовал продолжительный шёпот, и после того, как мисс Остин мило поблагодарила ее за признание их скромных заслуг, она продолжала, живо в деловом тоне:

– Теперь, миссис Больфем, чего бы мы хотели – это выслушать вас. Мы предупреждены мистером Рошем, что не можем спрашивать вас, кого вы подозреваете и еще менее о причинах, на каких основаны эти подозрения. Ах!

Последнее восклицание вырвалось сердито. Вошел Рош. Он был так близок к панике, представляя себе комнату, наполненную только женщинами, без единого мужчины для поддержки, что его лицо было почти страшно своей решимостью. Ему вдруг пришла мысль, что, хотя эти девушки и согласились писать свои интервью в гостинице в Добтоне и подчиниться его цензуре, но было вполне возможно, что одна из них, только ради сенсации, успеет проскользнуть в Нью-Йорк.

– Вы должны извинить меня, – сказал он, храбро пытаясь перейти к легкому тону, – но моя клиентка, как вы сами видите, на свидетельской скамье, и защитник должен оберегать ее.