Я промолчала. Совсем некстати вспомнилось, как мы с мистером Бутом прочесывали лес в поисках мистера Ингланда. Я никогда так не боялась, не зная, там он или нет, выжил или превратился в бездыханное тело. Когда мы наконец обнаружили мистера Ингланда, я целых пять минут прижимала палец к его шее, пытаясь нащупать пульс.
– Блейз не поверила, когда узнала. Просто не могла прийти в себя. Я впервые увидел ее такой притихшей. Не люблю сплетни, но вы, наверное, не знаете, что поговаривают в городе?
– А что поговаривают? – Я судорожно сглотнула.
– Якобы незадолго до трагедии старый Конрад устроил мистеру Ингланду выволочку. И тот… ну, вы понимаете. Покончил с собой. Очевидно, его дела пришли в полное расстройство.
Я зябко повела плечами. Еще одна причина, по которой мне не хотелось появляться в городе, заключалась в том, что единственный путь туда лежал мимо заколоченной фабрики. Без постоянного стрекота станков, грохота тележек, глухих ударов тюков, без дыма, клубящегося из трубы, здание выглядело мрачно, почти зловеще. Один лишь ветер гонял по пустой брусчатке хлопковую пыль.
– У меня умер отец, – неожиданно сказала я. – Только что пришла телеграмма.
Мистер Бут заговорил не сразу.
– Руби, мне очень жаль. А я-то со своими рассказами о мистере И. Я не хотел…
– Знаю. Все в порядке. Я еще никому не говорила. Пока не могу осознать.
Он молча стоял рядом, с силой сжимая руль велосипеда.
– Отец болел, – к своему изумлению, разоткровенничалась я. – Он долго находился в заведении типа лечебницы, и мы не виделись. Теперь уже никогда и не увидимся.
По моим щекам потекли слезы.
– Я знаю, Руби, – тихо проговорил мистер Бут.
У меня округлились глаза.
– Знаю, кто ваш отец. Точнее, кем он был. Джон Лоуден мне рассказал. Он узнал вас по какой-то фотографии.
– А Блейз?
– Я ей не говорил. Да и какое я имел бы право? – Мистер Бут уставился на меня в упор, и я заметила зеленые крапинки в его карих глазах. – То, что с вами случилось, чудовищно. Но здесь нечего стыдиться.
У меня вырвался долгий прерывистый вздох, а в голове сверкнула мысль: мистер Ингланд узнал о моем отце тоже от мистера Лоудена? Или как-то иначе? Скорее всего, новость сообщил журналист: видимо, рассчитывал снискать расположение влиятельной семьи. И наверняка просил у хозяина разрешение на интервью.
Мы с мистером Бутом смотрели, как дети с ветками в руках носятся друг за другом.
– С вами они прямо ожили, – заметил Илай.
– Правда?
– До вашего приезда они были, как рисовый пудинг: бледные и квелые.
Я рассмеялась, наверное, впервые за последние несколько недель. Смех искрился внутри, словно невидимый источник, такой же кристально чистый и восхитительный. А потом опять хлынули слезы, поражая внезапностью и силой. Илай нашел платок и вложил мне в руку.
– Не понимаю, отчего плачу, – призналась я.
– Зато я понимаю: только что не стало вашего проклятого отца. Не будьте к себе слишком строги.
Через некоторое время мне стало легче. Я вытерла нос и сунула платок в карман к телеграмме.
– Вообще-то я рассчитывал получить его обратно, – заявил мистер Бут, чем снова меня рассмешил.
Мы неспешно зашагали бок о бок, и я радовалась, что мне не приходится идти одной по опустевшему двору фабрики, за зданием которой виднелись смутные очертания скал. На дверях фабрики висела табличка с надписью «Продается».
Во дворе особняка кипела работа: Бродли с Беном вытаскивали все из сараев. В благодарность за три десятилетия верной службы миссис Ингланд подарила старику карету. После отъезда хозяйки он собирался организовать свое дело в качестве кебмена. Миссис Ингланд позаботилась обо всех слугах: Тильду и Эмму устроили в имения Грейтрексов, а миссис Мэнньон уходила на покой, получив щедрую премию. Она намеревалась печь хлеб и пирожные и продавать их из дома.
– Полагаю, в Йоркшир вы не вернетесь, – промолвил Илай, когда мы подошли к калитке.
Я велела детям идти в дом, а сама задержалась. Мы напоминали двух нянь в Кенсингтонском парке: я легонько катала туда-сюда коляску, а он – свой велосипед.
– Вряд ли.
– В таком случае это наша последняя встреча.
– Видимо, да.
Чарли с интересом смотрел, как Илай протягивает мне руку.
– Ну что же, Руби Мэй, удачи!
Я обхватила его ладонь.
– И вам, мистер Бут. Спасибо за дружбу.
Ни один из нас так и не пожал другому руку – мы просто застыли на миг, будто мирились. Я выпустила ладонь мистера Бута первой, и он опустил сжатую в кулак руку, словно забрал что-то с собой. Коляска никак не желала пролезать в калитку, и мистер Бут в последний раз мне помог. Я поблагодарила его, покрасневшая и смущенная, чувствуя, как тону в омуте самых разных чувств, и закрыла калитку.
Позже на столике в холле я увидела книги, которые оставил для меня мистер Бут: Бронте и Диккенс (обе я прочитала) и тоненький томик стихов Теннисона (который так и не открыла). Я представила, как мистер Бут раздумывает, добавлять ли эту книгу в прощальный подарок, дойдет ли до меня ее смысл. Как бы то ни было, стихи я тоже взяла.
Глава 25