Миссис Ингланд

– И мистер Ингланд не знал, что мистер Шелдрейк – отец Декки?

– Матушка наплела ему какую-то сказку, якобы меня опорочили. Выставила меня невинной жертвой, но Чарльз догадался, что все не так просто. Он понял, что та история много для меня значит. И с тех пор затаил обиду. Ненавидел меня все эти годы. Я хранила имя отца Декки в секрете, а Чарльз из кожи вон лез, пытаясь узнать, кто он.

– После стольких лет в браке? Зачем?

– Потому что я принадлежала Чарльзу не настолько безоговорочно, как ему хотелось бы, – пожала плечами миссис Ингланд. – Перед ним всегда маячила чья-то тень. Представьте, Чарльз заставил меня вернуться из Кроу-Нест из-за того, что я ушла гулять. Когда он туда приехал, то нигде меня не нашел и не знал, где я. А я в это время отправляла письмо. Слава богу, Чарльз не застал меня за этим занятием! Даже в Кроу-Нест я не могла чувствовать себя свободной. Даже выйдя на прогулку, я должна была пройти мимо фабрики и помахать самому Чарльзу или кому-то еще. И точно так же на обратном пути. Я чувствовала себя одним из его работников. И в итоге решила, что проще не выходить из дома вовсе.

Я тяжко вздохнула. Томми знал все с самого начала и вернулся в город, где жила его дочь… Я никогда в жизни не догадалась бы, зачем в тот солнечный день он позвал меня с детьми в кузню. Похоже, мистер Ингланд тоже не сообразил.

– Когда вы с мистером Шелдрейком возобновили общение? – полюбопытствовала я.

– Вскоре после его возвращения. Но только от случая к случаю. Томми не мог отправлять письма в Хардкасл-хаус, ведь почту проверял муж. Думаю, в глубине души Чарльз боялся, что я уйду, а вместе со мной исчезнут деньги и все остальное.

– Вы говорите о разводе?

– Нет, не о разводе. – Она мотнула головой. – Пришлось бы доказывать, что Чарльз мне изменял. И я бы, конечно, не смогла. Детей оставили бы с ним. Кроме того, моя семья никогда бы не позволила мне совершить такое кощунство, да и собственных денег я не имела. Всеми средствами распоряжался Чарльз. Томми обещал снабдить меня небольшим капиталом, чтобы начать где-нибудь новую жизнь. Помните, когда Декка принесла его письмо?

Я кивнула.

– В конверте лежал брачный сертификат. Но Томми черкнул мне еще пару строк. Я жутко боялась, что Чарльз найдет записку, и сожгла ее в камине. Я устроила задымление, и вскоре все сбежались в мою комнату. Чарльз заметил в камине обгоревшие клочки бумаги и догадался: я от него что-то скрываю. И тогда он отослал Декку в школу.

– Дабы наказать вас? – недоумевала я.

Миссис Ингланд кивнула. На ее лице читалась горькая обида.

– Наказаний было очень много. Он продал моих лошадей. Заявил, что я во сне произнесла имя своего любовника. С тех пор я боялась засыпать, зная, что Чарльз за стеной. И детям больше нравилось проводить время с ним…

– Вряд ли…

– Чарльз добивался именно этого. Я боялась показать детям свою привязанность, чтобы он не начал использовать и их. Ради безопасности детей я все эти годы к ним не приближалась! – В глазах хозяйки блеснули слезы. – Чарльз делал все, лишь бы я с вами не разговаривала. Считал, что вы целиком и полностью его.

«Так и было», – чувствуя тяжкий груз на сердце, подумала я. Глубоко копаться в этом было выше моих сил. Я знала, что не выдержу.

– Вот почему мистер Ингланд спрятал мои письма у вас в комнате, – заметила я.

Хозяйка кивнула.

– Надеюсь, вы не поверили, что я способна на такое, – сказала она.

– Я уже не знала, чему верить.

– Так или иначе, все позади, – заключила миссис Ингланд.

Мы не нашли ни единого послания от моего отца среди сотен писем в кабинете мистера Ингланда. Хотя нам просто не хватило времени внимательно просмотреть каждый документ. Наверное, отец переписывался с мистером Ингландом. Или не переписывался. Неважно. Меня не заботило, как мистер Ингланд узнал, кто я такая.

– Бедная ваша матушка… – сочувственно произнесла миссис Ингланд. – Не понимаю, как может родитель…

– Моя бедная матушка запретила нам об этом говорить, – ответила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Она продолжила жить так, словно ничего не произошло.

Я не стала упоминать, что мама ездила к отцу дважды в год с неизменными гостинцами из нашей лавки и письмом от всех детей, кроме меня. Я не сказала, что после трагедии мама помчалась в тюрьму и лишь потом в больницу. Она хотела сначала увидеть его. Когда мама наконец добралась до нашего уголка в палате – мы с Элси были отделены от других пациентов ширмой, – то даже не дотронулась до меня. Она села на стул в ногах моей кровати и взглянула с таким страхом и осуждением, будто я сама бросилась с моста.

– Я ведь просила тебя присматривать за ним, – проговорила мама.

Много позже, во время очередного скандала, когда я отказалась написать отцу или поехать в лечебницу, она спросила меня, почему я, в отличие от остальных, не смогла его простить.

Для мамы все было иначе: трагедия помогла ей вздохнуть свободно, избавила от роли жены больного человека. Мама сбросила с себя тяжкий груз.

– И все это мы заберем в Мельбурн? – удивился Саул.

– Полагаю, мы не заберем ничего, – ответила его мама.

– А куда же денутся наши вещи?