Миссис Ингланд

– Кусочек мозаики! Сержант Краснощекий не догадывался, что земля, на которой он стоит, – это огромная складная картинка. Но тут все кусочки картинки зашевелились в разные стороны, пытаясь запутать его. Сержант прыгал туда-сюда и совершенно заблудился, как вдруг…

Милли снова сунула руку в наволочку.

– …Откуда ни возьмись появилась огромная вертящаяся юла и закричала: «Все на борт!» Тогда сержант забрался на юлу верхом и, размахивая кочергой, поехал на ней, как на лошади. Юла все кружилась и кружилась, и тогда…

Милли вынула карандаш.

– Королева Чашек сжалилась над сержантом и заявила, что сделает его своим капралом, если тот подпишет бумагу. Краснощекий поставил размашистую подпись…

Из наволочки возникла ветка хлопка, которую мне подарил мистер Ингланд. Я сбилась и замолчала. На меня уставились две пары глаз. Миссис Ингланд смотрела даже более удивленно, чем ее дочь. Чарли гулил, держась за решетку манежа.

– Няня Мэй, ну что же ты остановилась!

– Продолжайте, – робко улыбнулась миссис Ингланд. – Что произошло дальше?

Я сглотнула.

– Ах да! Хлопок… Минутку. Сержант щеголял в новом хлопковом мундире королевских цветов – синего и красного. А потом бедняга попал под дождь и заржавел. Так настал конец сержанту Краснощекому.

– Но у меня еще есть предметы! – запротестовала Милли.

– Конец значит конец, мисс Милли. Довольно с сержанта Краснощекого приключений.

– Браво! – аплодировала сияющая миссис Ингланд. – Няня Мэй, просто чудесно! Вы действительно сочиняете на ходу?

– Да, мэм.

– Где вы так научились?

– Дома. Мешок историй обожали все дети.

– Хочешь попробовать? – спросила Милли.

– О нет. Я не сумею.

– Почему?

– У меня… – Миссис Ингланд запнулась. – Боюсь, у меня не столь живое воображение.

Милли растерянно заморгала.

– Воображение – это… когда путешествуешь где-то в мыслях, но тебе кажется, будто ты побывал там на самом деле.

– Например, когда что-нибудь выдумываешь?

– Можно и так сказать.

– Няня Мэй говорит, мы не должны выдумывать, – мрачно заявила Милли.

– И она права. Хотя иногда можно, если тебе так легче.

Чарли выкинул из манежа деревянный кубик, и я взяла малыша на руки.

– Хотите подержать его, мэм?

– У меня не очень хорошо получается.

– Чарли довольно крепкий малыш. Вы ему не навредите.

– Боюсь, я его уроню.

– Не уроните, мэм. А даже если и уроните, он не погибнет. Чарли вырастет большим и сильным! – Я подняла малыша над головой, и он радостно запищал, дрыгая пухлыми ножками.

– В отличие от своего брата. – Миссис Ингланд посмотрела туда, где обычно стояла инвалидная коляска, которую мистер Бут недавно забрал в Кроу-Нест.

– Мастер Саул силен по-своему, – заметила я.

Она кивнула, вновь замкнувшись в себе.

– Мы можем передать мастеру Саулу весточку? – спросила я.

– Конечно.

– Милли, а давай напишем твоему брату? – предложила я, собирая все вынутое из наволочки обратно.

– Давай, – кивнула Милли. – Я напишу слова «яблоко» и «медведь»!

– Уверена, Саул очень обрадуется, когда прочтет их!.. Я принесу перо и бумагу. Не желаете ли тоже написать сыну, мэм?

Лицо миссис Ингланд неожиданно омрачилось.

– Я напишу на неделе. А пока просто посижу тут, если вы не против.

– Конечно! Пожалуйста!

Я достала из чемодана перо и бумагу, и мы с Милли устроились за низеньким столиком. Миссис Ингланд усадила Чарли к себе на колени и покачивала. Малыш засунул большой пальчик правой руки себе в рот и, прильнув к матери, быстро уснул. Мы с Милли работали друг напротив друга: я записывала то, что диктовала Милли. Перо поскрипывало по бумаге, в окна барабанил дождь. К тому времени, когда я встала, чтобы подбросить в камин угля, миссис Ингланд дремала, одной рукой обнимая сына, а другой придерживаясь за подлокотник кресла-качалки.

Глядя на нее, я вспомнила, что мама тоже часто засыпала после рождения Элси и не могла кормить ее грудью. Мне стало любопытно, кормила ли своих детей миссис Ингланд. Я представила хозяйку в кровати, обложенную белоснежными подушками, а рядом серебряный чайный поднос.

Мама рожала Элси тяжело. В промежутках между появлением на свет нас пятерых у мамы рождались еще дети, но мы о них не говорили. Порой я думала об этих отправившихся на небеса малютках со смесью облегчения и вины – ведь на Лонгмор-стрит было и так слишком тесно. Однако Элси каким-то чудом выжила. Она родилась желтой и болезненной, но упрямо цеплялась за жизнь, внимательно разглядывая нас карими глазами-пуговками. Я очень обрадовалась сестренке. Папа тоже ее полюбил. Он щекотал носик Элси перышком, и она чихала. Первое время кроха спала в ящике комода в родительской комнате, и мне снились кошмары, будто ее случайно закрыли. Позже я брала Элси к себе в кровать, с наслаждением вдыхая аромат молока и чистых пеленок. Когда малышка просыпалась по ночам, то звала именно меня. Она нуждалась во мне. Доверяла мне.

В ту ночь на небе высыпали звезды. Дождь прекратился, и небо сияло мириадами огоньков. Я лежала на траве и смотрела ввысь. Я замерзла и промокла, мокрые волосы липли к шее, но я не дрожала. Я вообще не чувствовала свое тело.

– Как вас зовут? – спросили меня.

– Где Элси? – забеспокоилась я.