Миссис Харрис едет в Париж. Миссис Харрис едет в Нью-Йорк

«Надо же, – размышляла миссис Харрис, пока они с Наташей надевали косынки и фартуки и разбирали тряпки и щетки, – французы такие же, как и обычные люди, простые и добрые. Разве что немножко грязнее. И кто бы мог подумать после всего, что приходится о них слышать?»

На этот вечер у Наташи была назначена встреча с графом (коктейль), встреча с герцогом (ужин) и встреча с влиятельным политиком (чашечка кофе поздно вечером). И надо сказать, что с самого приезда в Париж она не испытывала такого удовольствия, как когда она махнула на графа рукой и принялась, с помощью опытной профессионалки, гонять пыль по дому номер восемнадцать на рю Денекен так, как ей (пыли) не приходилось здесь еще летать ни разу.

Казалось, порядок был наведен почти мгновенно. Каминные полки и мебель сияли, фикус полит, постели застелены хрустящим свежим бельем, темная полоса на стенках ванны исчезла, а сковородки, кастрюли, стаканы, ножи и вилки перемыты и перетерты.

«Как же хорошо снова оказаться в доме, и быть женщиной, а не глупой куклой», – сказала себе Наташа, воюя с пылью и фестонами из паутины в углах и выгребая из-под ковров всю ту жуть, какую мсье Фовель вполне по-мужски заметал под них.

Наташа задумалась о том, что мужские особи вида homo sapiens, видимо, все-таки безнадежны – и вдруг почувствовала, что жалеет мсье Фовеля. «Наверно, у него хорошая сестра, – подумала она. – Бедняжка, он был так смущен…» Неожиданно для себя она представила, как прижимает к своей груди белокурую голову смущенного до пунцовости мсье Фовеля и приговаривает: «Ну, ну, маленький – не надо так расстраиваться. Теперь я здесь, и все будет в порядке». А он такой красный, и этот белый шрам (конечно, заработанный самым честным и благородным образом)…

И это – о незнакомом, в сущности, человеке, которого она раньше видела мельком, который был для нее лишь малозначительным предметом обстановки Дома Диор! Она, поражаясь самой себе, некоторое время стояла неподвижно, опираясь на щетку, – воплощение идеальной домохозяйки. Такой и застал ее вернувшийся мсье Фовель, и был очарован еще более, если только это возможно.

Обе женщины были так заняты, что не заметили, как ушел хозяин дома. Теперь же он появился, скрытый за горой свертков и пакетов.

– Я подумал, – объяснил он, – что после такой работы вы проголодаетесь…

Затем, едва смея глядеть на растрепанную, перепачканную в пыли, но абсолютно счастливую Наташу, он, запинаясь, спросил:

– Вы хотите… могли бы вы… смею ли я надеяться, что вы поужинаете с нами?..

Граф и его коктейль уже канули в тартарары. «Бум, бам!» – грянул дуплет: за графом последовали и герцог, и политик. Просто и естественно, забыв о своей «звездной» роли, Наташа – то есть мадемуазель Птипьер из Лиона – обняла шею мсье Фовеля и чмокнула его в щеку.

– Но вы ангел, Андре, что подумали об этом! Я бы съела быка! Но сначала я позволю себе воспользоваться вашей чудесной старинной глубокой ванной – а потом мы будем есть, есть и есть!

Мсье Фовель мог думать лишь о том, что никогда в жизни он не был так счастлив. Какой невероятный поворот приняла его жизнь с тех пор… ну да, с тех самых пор, как эта удивительная маленькая англичанка приехала в Дом Диор за платьем!

…Миссис Харрис как-то не доводилось прежде пробовать ни черную икру, ни патэ де фуа-гра[15], только что прямо из Страсбурга; однако она сразу к ним приспособилась, не оставив, впрочем, вниманием ни свежайшего омара из Па-де-Кале, ни заливных угрей из Лотарингии. А еще они ели нормандские колбаски, холодного жареного цыпленка по-брестски и нантскую жареную утку с хрустящей корочкой. К омару и закускам было «Шассань-Монраше», к икре – шампанское, к дичи – «Вон-Романе», а к шоколадному торту – «Икем»[16].

Миссис Харрис ела за всю прошлую неделю, за эту, а заодно и за следующую. Ей никогда не приходилось так ужинать – а может быть, и не придется больше. Ее глаза блестели от удовольствия, когда она сообщила:

– Господь меня прости, но если я чего и люблю, так это как следует поесть.

– А знаете, ночи в Париже удивительно хороши, – заметил как бы между прочим мсье Фовель, глядя на лицо Наташи (которое сейчас напоминало мордочку сытой кошечки), – может быть, после ужина мы покажем наш город…

– Уфф, – отвечала миссис Харрис, набитая деликатесами по самые жиденькие брови. – Езжайте уж вдвоем. А у меня и так был такой день, что теперь и помереть не жалко. Так что я останусь дома – вымою посуду, заберусь в постель и постараюсь не проснуться у себя на Баттерси…