Миссис Харрис едет в Париж. Миссис Харрис едет в Нью-Йорк

Не только зрение ее наслаждалось буйством красок и форм – дувший с Сены ветерок подхватывал пьянящие запахи и уносил истинного любителя цветов в его личный рай; а миссис Харрис как раз была таким любителем. Ведь вся красота мира до того, как она увидела платье от Диора, для нее была представлена цветами. Она вдыхала запах лилий и тубероз, ароматы струились со всех сторон, и миссис Харрис шла по рынку, как по чудесному сновидению, среди красок и запахов. Но тут она заметила в этом сне знакомую фигуру – и то был не кто иной, как пожилой джентльмен, что сидел возле миссис Харрис на демонстрации коллекции Диора. А звали его обычно просто – маркиз де Шассань, и был он представителем очень старинной аристократической фамилии. На нем был легкий светло-коричневый плащ, коричневая шляпа из фетра и замшевые нежно-коричневые перчатки. Сейчас в его лице совершенно не было свирепости, и даже кустистые брови мирно пушились; он шел сквозь море свежих цветов, усыпанных водяным бисером, и с наслаждением вдыхал их запах. Его путь пересекся с путем нашей уборщицы, и он, широко улыбнувшись, приподнял шляпу – точно таким жестом, каким приветствовал бы саму королеву.

– А, – промолвил он, – моя соседка, которая приехала из Лондона и любит цветы. И вы нашли дорогу сюда.

– Здесь прямо как в раю, – ответила миссис Харрис. – Я не поверила бы, если бы не видела это своими глазами.

Она взглянула на огромный сосуд с упругими белыми лилиями и другой, с еще не распустившимися гладиолусами – только легкие мазки розовато-лилового, алого, лимонно-желтого или розового на зеленых бутонах намекали на будущее великолепие цветов. На стеблях, листьях и бутонах сверкали капли воды.

– Ох, господи боже, – вздохнула миссис Харрис, – надеюсь, миссис Баттерфилд не забывает поливать мою герань…

– О, мадам, так вы разводите герань? – вежливо поинтересовался маркиз.

– Два ящика на окне и еще с дюжину горшочков, где только найдется для них место. Можно сказать, мое хобби.

– Эпатан!..[18] – пробормотал маркиз себе под нос и спросил: – Да, а платье – платье, за которым вы приехали; вы подобрали себе что-нибудь?

Миссис Харрис ухмыльнулась, как хитрый бесенок.

– Еще бы! Я выбрала «Искушение» – помните? Черный бархат, по нему большие черные бусы, а наверху такое мягкое, розовое, вроде пены из кружев.

Маркиз на мгновение задумался и затем кивнул.

– Ах да, помню. В нем еще вышла та великолепная девушка…

– Наташа, – завершила миссис Харрис. – Мы с ней теперь друзья. А платье мне сейчас шьют, оно будет готово через три дня.

– И, разумеется, вы, обладая действительно хорошим вкусом, знакомитесь с истинными достопримечательностями нашего города.

– А вы… – начала миссис Харрис – и замолчала, потому что интуитивно угадала ответ на вопрос, который хотела было задать.

Маркиз, однако, не выказал никакого раздражения и лишь заметил печально:

– Да, вы угадали. Мне недолго осталось любоваться красотой этого мира. Пойдемте присядем вот на эту скамью, что на солнышке, и поговорим.

Они сели рядом на зеленой деревянной скамейке посреди моря цвета и запаха – аристократ и уборщица – и начали беседу. Они были на разных полюсах во всем, кроме простоты души, – а значит, их на самом деле ничто не разделяло. Невзирая на свой титул и важный пост, маркиз был одиноким вдовцом, чьи дети разъехались кто куда; миссис Харрис была такой же одинокой вдовой, хотя ей достало мужества пуститься в удивительное приключение в стремлении к красоте. Да, у них двоих было много общего.

Миссис Харрис поведала, что кроме герани она время от времени украшала свою квартирку срезанными цветами, полученными от клиентов, которые проводили уикенд за городом или получали цветы в подарок – и отдавали их, уже полуувядшие, миссис Харрис.

– Я тогда несу их домой так быстро, как могу, – объяснила она, – подрезаю стебли и ставлю в свежую воду, а в вазу бросаю пенсовик.

Это сообщение удивило маркиза.

– А вы разве не знали? – удивилась миссис Харрис. – Если положить медь в воду с подвядшими цветами, они опять оживут.

Маркиз был чрезвычайно заинтересован.

– Вот уж точно сказано – век живи, век учись, – он затем перешел к другому предмету, интересовавшему его. – Так вы говорите, мадемуазель Наташа стала вашим другом?

– Она прелесть, – сообщила миссис Харрис, – совсем не такая неприступная, как можно бы ожидать со всем этим шумом вокруг нее. Она такая неиспорченная, какой могла бы быть ваша дочка. Они все мои друзья теперь – и этот молодой мсье Фовель, это их кассир, – я, кстати, живу сейчас в его доме; и бедная мадам Кольбер…

– Э-э… – перебил маркиз. – Простите, а кто такая эта мадам Кольбер?

Теперь удивилась миссис Харрис.

– Да вы же ее знаете! Мадам Кольбер – это менеджер, она еще говорит, можно ли вам прийти. Она такая славная, добрая. Это она посадила старушку Аду Харрис со всеми этими господами…

– А, да, – вспомнил маркиз, и его интерес усилился, – помню. Дама редкого мужества и достоинства. Но почему она бедная?