Миссис Крэддок

Берта негодовала: Эдвард так горд своим невежеством, что упорно отказывается учиться! По счастью, люди не сознают собственную глупость, в противном случае полмира покончило бы жизнь самоубийством. Знание — это блуждающий огонек, что вечно порхает вне досягаемости путника, и даже для того, чтобы просто увидеть его неверное пламя, надо проделать долгое и трудное путешествие. Только поняв многое, человек сознает бездну своего неведения. Дурак, довольный тем, что ему нечего постигать, соответственно пребывает в полной уверенности, что знает все. Такого гораздо легче убедить в том, что луна сделана из сыра, нежели в том, что он не всеведущ. Как раз в это время в Лондоне проходили выборы в окружной совет, и Берта, надеясь привести Эдварду полезные примеры, усердно зачитывала политические речи, которые там произносились. Крэддок, однако, не желал ее слушать.

— Мне не нужны чужие шпаргалки. Я сам найду, что сказать.

— Почему бы тебе не написать речь заранее, а потом заучить ее? — предложила Берта, рассчитывая немного подправить текст и таким образом спасти себя и мужа от публичного позора.

— Старик Бэкот говорит, что всегда сочиняет речи на ходу и что Фокс лучше всего ораторствовал, когда был мертвецки пьян.

— Тебе известно, кто такой Фокс[35]?

— Какой-то старикашка с хорошо подвешенным языком.

Наступил день, когда Эдварду предстояло выступить с первым обращением в муниципалитете Блэкстебла. Афиши с радостной новостью заблаговременно были расклеены на всех городских стенах и вывешены в витринах лавок. Мистер Бэкот явился в Корт-Лейз, потирая руки.

— Мы соберем полный аншлаг. Все пройдет успешно. Зал рассчитан на четыреста человек; думаю, не останется даже стоячих мест. Смею сказать, мистер Крэддок, вам придется еще раз произнести речь в Форестер-холле перед теми, кто не попадет на ваше первое выступление.

— Я готов выступать сколько угодно, — отозвался Эдвард.

Берта все больше нервничала, предчувствуя громкий провал. Люди ведь не знают — в отличие от нее! — насколько ограничен Эдвард. Она хотела остаться дома, чтобы не подвергаться этой пытке, однако мистер Бэкот зарезервировал для нее стул на помосте.

— Эдди, ты волнуешься? — спросила Берта мужа. С приближением рокового часа ее сердце смягчилось.

— Я? С какой стати мне волноваться?

Зал действительно оказался переполнен: такой возбужденной и вонючей толпы Берта еще не видела. Газовые рожки, потрескивая, бросали уродливые отблески на публику — моряков, лавочников и рабочих с ферм. На помосте полукругом, точно бессмертные боги, восседали местные знаменитости; все они были консерваторами до мозга костей. Берта тревожно огляделась по сторонам и постаралась успокоить себя мыслью о том, что у нее нет причин испытывать трепет перед этими глупыми людьми.

Председательское место занял викарий. Он открыл собрание и коротко, в тщательно подобранных словах представил Крэддока.

— Как гласит пословица, хороший товар не нуждается в рекламе. То же самое можно сказать о мистере Крэддоке. Вы все отлично его знаете, так что представления излишни. Тем не менее, как принято в подобных случаях, я вкратце расскажу о нашем кандидате. Настоящим имею честь… и проч., и проч.

Когда Эдвард поднялся, Берта замерла. Она не смела поднять глаз на аудиторию. Крэддок, засунув руки в карманы, прошел к трибуне. Он настоял на том, что сам выберет себе одежду: на нем был сюртук и простые штаны из крапчатой шерстяной материи.

— Господин председательствующий, леди и джентльмены, я не привык к публичным речам…