Мистер Деньги. Флойд Мейвезер

Гатти хотел, чтобы Флойд выложился по полной и испытал пределы своих возможностей. Болельщики хотели того же. Они хотели увидеть сущность, которая скрывалась за стилем. У Гатти была сила, у Флойда – скорость. Поэтому и бой назвали схваткой между «Громом и Молнией», хотя Гатти считал, что его недооценили как технического бойца, что он был умелым и талантливым.

Гатти был воином, хотя Мейвезер хотел, чтобы это было его прозвищем. В тот вечер он появился в золотом прикиде гладиатора, которого несли на троне, что выглядело самым замысловатым выходом на ринг. Трон несли костюмированные гладиаторы, нанятые из расположенного неподалеку отеля «Дворец Цезаря», в то время как над ареной эхом разносилось: «Еще один повержен в прах»[69].

Шиканье и неодобрительное гудение раздались, как только Флойд вышел на ринг, ожидая появления чемпиона. Гатти, ожидавший сигнала, чтобы начать проход через зал к рингу, буквально выпрыгнул из собственной кожи, когда вокруг него рванули языки пламени и ожила пиротехника в честь его появления. Но он замаскировал свой испуг, изобразив бой с тенью, прежде чем продолжить путь под свою фирменную песню «Сраженный ударом молнии» группы AC/DC[70].

Гатти ждал еще один неприятный шок в самом первом раунде. Скорость Мейвезера уже успела проявить себя на ранней стадии, однако, когда они сошлись в ближнем бою, Гатти притормозил, казалось, предполагая, что рефери Эрл Мортон собирается дать команду «брейк». Такой команды не последовало, и Гатти, стоя с опущенными руками, открылся Флойду. Мейвезер распрямился, как кобра в прыжке, и послал левый крюк, а затем провел свободный удар, после которого Гатти осел на канаты, а рефери принялся считать. Это был катастрофический момент для чемпиона. Гатти апеллировал к Мортону, но он забыл важнейшее первое правило бокса – постоянно защищаться.

«Прошло менее минуты, и этот бой закончился, – написал Джим Брэди. – Даже самые ярые поклонники Гатти поняли это».

Включая Линча.

– Мы совершенно, совершенно не участвовали в поединке, да я и не ожидал этого, потому что, имея потрясающую тренировочную базу, Артуро так и не набрал нужную форму, – сказал он. – Нам нет никаких оправданий, Флойд был просто лучше как боец, и Артуро был бы первым, кто сказал бы вам об этом. Скорость рук у Флойда была невероятная, его быстрота была поразительной. В какой-то момент Артуро опустил свои руки, и Флойд треснул его, и этот панч был вполне законным – не поймите меня превратно, – потому что Артуро сказал мне после боя, что одно из первых правил, которым учат боксера, – всегда держать руки поднятыми. Он этого не сделал. После этого – забудьте все. Мы вообще ни одного удара не выбросили.

Избиение продолжалось в течение второго раунда. Оно было систематическим и ужасным. Обычно раунды, во время которых случились нокдауны, получают оценки типа 10—8. Мейвезер закончил первый раунд с такой разницей в очках, и даже несмотря на то, что во втором раунде нокдауна не было, некоторые оценили вторую трехминутку таким же образом – настолько был значителен перевес одной из сторон.

В третьем раунде правый глаз у Артуро стал сильно опухать. К пятому раунду заплыл левый. Да, ему приходилось терпеть побои и раньше. Он даже побеждал, принимая их. В тот мрачный вечер на морском побережье штата Нью-Джерси он даже не вышел на исходный рубеж. Толпа сдержанно скандировала «Гатти, Гатти», молясь о чуде, которое, – с чем она, похоже, уже смирилась, – не будет ей явлено.

Мейвезер охаживал Гатти обеими руками. Кровь сочилась по лицу чемпиона, которое все сильнее опухало. Черты лица превратились в красное месиво. Впечатление было такое, будто наблюдаешь за работой мясника, размягчающего мясо перед тем, как окончательно его разрубить.

После шестого раунда, когда Флойд вернулся в свой угол и сел на стул, Роджер повернулся к кинокамере, цепко следившей за происходящим, и сказал:

– Я говорил вам, что ему (Гатти) надерут задницу и покажут это по НВО.

Вопрос теперь был не в том, сможет ли Гатти переломить ситуацию или провести мощный удар, чтобы одержать драматическую победу. Вопрос был в том, как долго он еще сможет видеть своими заплывающими глазами, и вообще – сколько еще времени он сможет продержаться.

– Зачем кому-то надо, чтобы это продолжалось? – спросил Лэмпли в конце раунда, глядя на Гатти, который никогда еще не выглядел таким жалким и избитым. Его коллега Рой Джонс говорил о том, что рефери Эрлу Мортону надо останавливать встречу, а Гатти ушел в глухую защиту, когда прозвучал гонг, извещавший о том, что закончились очередные три минуты бойни.

Как только он рухнул на свой стул, его голову прижал к себе тренер Бадди Макгирт и стал поглаживать ее, убаюкивая.

– Я останавливаю бой, – сказал тренер, – я его останавливаю.

– Еще один раунд, – взмолился Гатти, морщась от боли.

– Нет, хватит, – ответил Макгирт. – Твой глаз заплыл. Я не допущу, чтобы ты пострадал. Я слишком люблю тебя.

Никому больше не надо было видеть чего-то еще.