Мистер Дориан Грей (СИ)

В первом зале музея на стенах висели огромные портреты Одри Хепбёрн, а в центре — из-под потолка, был вывешен экран с фотографиями, обработанными в гармоничном видео Эваном Ли: тихий женский голос читал её биографию. Во втором зале, сразу из нескольких настоящих граммофонов, играла песня из кинофильма «Завтрак у Тиффани», исполненная самой Одри. Нежная, томная «Moon River» заполняла зал, в котором у фотографий-кадров из фильма стояли её костюмы в этой роли. От знаменитого элегантного чёрного платья — до гитары, струны которой ласкали её тонкие хрупкие пальцы. Мы с Лили не удержались — я закружил её в медленном танце в потоках этого мягкого, льющегося из-под пола и потолка света, от стен, которые освещали невероятно красивое лицо настоящей леди. И подобная ей леди была рядом со мной — просто предел всех фантазий.

— Мне так хорошо, — прошептала Лили, прижавшись виском к моему подбородку, — Мне никогда не было так… благостно и легко, хоть и есть некоторая тень грусти.

— Почему ты грустишь? — я заглянул ей в глаза.

— Потому что я вспомнила театр. Мне до сих пор страшно идти туда.

— Я уже договорился о новой гримёрной для тебя.

— Все гримёрные практически одинаковые.

— Но только не твоя.

— Правда? — чуть слышно спросила она.

— Правда, — я потёрся носом о её, — Обещаю, тебе ничего не напомнит.

— Ты… идеальный. Я уже говорила? — она провела пальцами по моей щеке, я тихо рассмеялся.

— Говорила.

— Пообещай мне, что это навсегда.

— Вряд ли я навсегда останусь настолько идеальным. Хотя бы в силу возраста, крошка, — ухмыльнулся я. Лили, улыбаясь, потёрлась носом о мой.

— Ты всегда для меня будешь таким… Пообещай, что мы это навсегда, — я замер. Сердце во мне бешено заколотилось.

— Я обещаю тебе, что мы — это навсегда. Любовь — моё единственное правило теперь, — сглотнул я. Лили нежно поцеловала меня. «Moon River» начала играть в который уж раз, однако мы с трудом отпрянули друг от друга, следуя в следующие залы, менее просторные из-за своей наполненности, но очень яркие и по-своему удивительные.

Третий — вмещал в себя палитру нескольких её ролей, а четвёртый — реальную звёздную жизнь. Больше всего Лили, как невесту, впечатлило свадебное платье Одри, рядом с которым она позировала для меня, а я делал несколько снимков. Признаться, она до сих пор была расстроена из-за того, что её телефон потерпел не самую приятную гибель и ещё не знала, что карта с фотографиями спасена… Покинули мы музей спустя час тщательного просмотра, неимоверного наслаждения от него и небольшой фотосессии. Особенно много фотографий мы сделали в фотозоне в стиле шестидесятых и в стиле Одри, ставшей иконой этой эпохи. Когда мы вышли из здания, я вручил Лили коробочку с надписью Apple, а после сказал, что там все наши спасённые фотографии: я поразился вновь её эмоциональности — она чуть ли не расплакалась от счастья, бросившись мне на шею. Когда мы уже сели в автомобиль, и я практически успел приказать Олсену ехать к нам в «Hilton», раздался звонок моего мобильника — от Софи. Она хотела встретиться с нами в ресторане, чтобы наконец-то представить нам своего возлюбленного Микеле Арбаля. Ни я, ни Лили такую возможность упускать не хотели.

Лили

Пока тёплые порывы ветра из приоткрытого окна били мне в лицо, я не прекращала чувствовать то всепоглощающее счастье, от которого у меня просто сносило голову. Закат застилал тонущий в туманах Сиэтл, золотя кучевые облака и нагревая воздух, полный ароматов черёмухи и лип. Машины лениво бродили в потоках других, шурша шинами по асфальту — всё казалось неспешным сном наяву и мне казалось, что я взрываюсь от эмоций и чувств. Мы с Дорианом стали ближе. Я ощущала это физически. Узнавая его, шаг за шагом, понемногу — не давя гранитом любопытства, я смогла полностью начать понимать его. То, что им движет. То, что он чувствует. То, что он говорит мне. Кольцо на руке грело мне душу. Я закрыла глаза, отдавая себя во власть этому теплу и любви, которое кутало меня в пелену счастья и не могла сама не прийти к тому, что-то, что происходит сейчас — и есть начало моей жизни, точно кто-то приступил к отсчёту, хорошенько встряхнув пыльные песочные часы — и песчинки времени наконец-то начали своё падение. Падение в счастье, в то, что зовётся «навсегда».

Внутри я продолжала задаваться вопросом, как женщина могла пойти на самоубийство, когда у неё на руках маленький ребёнок, нуждающийся в защите, заботе и воспитании? Ума не приложу. Быть может, биполярное расстройство? Или, не дай бог, наркотики? Этим ведь любят баловаться богатые и молодые?.. Я прижалась к Дориану ещё крепче. Никогда, никогда бы в жизни я бы не смогла отказаться от него или от ребёнка, который у нас когда-нибудь будет… Я не спрашивала у Дориана причин её суицида, было видно, что он не хотел считать её мёртвой. Для него она живая, потому что он любит её, даже не помня её и зная, очевидно, только по рассказам.