Мистер Джиттерс

– Уже пошла молва, Лола. И чтобы ты понимала, я не позволю своей внучке крутить шашни с мальчишкой Билли Крейна, – решительно заявляет она. – Эта женщина совершенно не уважает свой город. Думает, что может вести себя как угодно и не думать о последствиях. Представь себе, она даже не была замужем за отцом этих детей! – Бабушка осуждающе фыркает. – Не говоря уже о том, что прадед Билли Крейна был одним из виновников трагедии в 1928 году.

Я непонимающе моргаю:

– Ты… имеешь в виду оползень?

– Да. Когда рухнули их туннели, погибло девяносто девять ни в чем не повинных людей, и на склоне стало опасно жить. И это еще без учета наводнения, которое произошло ниже по течению реки в результате оползня. Там вымерла целая деревня: мужчины, женщины, дети – все они были найдены мертвыми в своих постелях, когда вода отступила. Так много смертей! Эти жадные дураки не могли вовремя остановиться и продолжали бурить все глубже. Чуть не похоронили нас всех.

Я обращаю внимание, что она не упоминала никаких бутлегеров, пострадавших от оползня.

– И все же обрушение никак не связано лично с Картером или его мамой.

– Не спорь со мной, девочка!

Я молча испепеляю ее взглядом. С меня хватит. Если уж я застряла в этой дыре, я буду проводить время так, как захочу. Бабушка сосредоточенно размешивает чай и не замечает, что он расплескивается на блюдце.

– Не знаю, что они разбудили там в этих пещерах, но оно больше не покидало наш город.

– Что они разбудили?.. – Кажется, сердце сейчас выпрыгнет из груди.

Она говорит про Мистера Джиттерса.

Услышав мой вопрос, бабушка снова раздражается:

– Только не начинай этот бред заново. Честное слово, Лорелея, ты подумала, что скажет отец?

– Бабушка… Я Лола, не Лорелея, – медленно говорю я.

– Да знаю я! – огрызается бабушка, как будто я ее оскорбила.

Стукнув чашкой о столешницу, она уходит. Я слышу, как она поднимается по лестнице и хлопает дверью. Тонкий фарфор чашки пересекает едва заметная трещина. Я беру ложку и начинаю постукивать по этому месту. Трещина расширяется и становится глубже. Я ударяю по чашке еще раз, и она раскалывается. Чай растекается по столешнице и капает на шахматный пол. Надо валить.

Глава двадцатая

Когда я возвращаюсь домой через час, бабушка суетится на кухне. Я вышла, чтобы немного проветриться, но в итоге постоянно пялилась себе под ноги в поисках ям и вздрагивала от скрипа веток и шелеста листьев.

Разбитой чашки уже нет, и бабушка не упоминает о нашей ссоре. Она протягивает мне передник:

– Готовила когда-нибудь вишневый коблер?[13]

Я отрицательно мотаю головой и с недоверием смотрю на фартук.

– Ну почему бы не попробовать? Надевай, детка.

Мне все равно нечем заняться, пока Картер на работе, поэтому я безропотно следую бабушкиным инструкциям. Взвешиваю ингредиенты на ее древних весах, помешиваю фрукты на плите, пока они не превращаются в кашу, и с недоумением наблюдаю за тем, как все это становится приторно пахнущем коблером. Наконец пирог готов. Бабушка достает из печи две формы и кладет их на стол. Затем она снимает фартук. Я делаю то же самое, и мы молча садимся за стол, чтобы поесть. На вкус такая же невыносимая сладость, как и все остальное.

Бабушка слабо улыбается:

– Кажется, ты совсем не сладкоежка.

– Он очень… липкий, – рассеянно отвечаю я.

За спиной бабушки только что появилась Мэри Энн. Она сидит на столешнице и смотрит в окно. Костяшки ее пальцев побелели от того, как сильно она вцепилась в край столешницы. Теперь трещины на ее коже выделяются еще сильнее. Она ждет Мистера Джиттерса.

– Наверное, ты привыкла к более изысканным блюдам, живя с отцом, – сухо замечает бабушка, отвлекая мое внимание от Мэри Энн.

– Почему ты разрешаешь мне оставаться здесь? – спрашиваю я, толком не успев подумать.

– Ты моя внучка.

– Да, девочка Лорелеи. Но вы с Лорелеей, как я поняла, не особо близки. Тогда зачем тебе здесь ее дочь?

Мэри Энн бросает на меня быстрый взгляд и едва заметно улыбается. Кажется, мой вопрос действительно застал бабушку врасплох.

– Ты думаешь, я не любила свою дочь?

– Ну, ты говоришь в прошедшем времени, так что…

– Да. Про любимых людей, которые ушли, так и говорят. Я не могу говорить о ней так, будто она когда-нибудь вернется!

Я с ужасом понимаю, что она едва сдерживает слезы.

– Ну почему? Может, когда-нибудь…

Бабушка откидывается в кресле:

– Ты, кажется, правда, не знаешь. Я думала, это просто больная тема для тебя, но ты, похоже, действительно не понимаешь.

– Ты о чем?

Мэри Энн исчезает и тут же появляется за моим плечом, как будто с нетерпением ждет ответа. Если раньше мне было просто не по себе, то сейчас стало по-настоящему жутко.

Бабушка делает глубокий вдох:

– Твоей матери больше нет. Она не вернется, потому что она мертва. Лорелея умерла!

Что? Не может быть. Нолан никогда не стал бы скрывать от меня такое.

– Посмотри на нее: она врет, – шепчет Мэри Энн.

Целых двенадцать лет Нолан боялся, что Лорелея вернется и заберет меня. Она не может быть мертва.

– Зачем ты говоришь это? Зачем ты мне врешь? – спрашиваю я.