Мистер Эндерби изнутри

— Оставь надежду, — провозгласил он на прекрасном тосканском, — всякий, кто сюда[57]… — Нерешительно заглянул длиннолицый официант. Потом вошел с подносом и вышел, не дожидаясь чаевых. Эндерби, свихнувшийся англичанин, вздохнул и налил вина. Дурное предзнаменование. Как у Байрона, который проснулся в брачную ночь и принял пламя в камине спальни за адское. Он сказал:

— Дорогая. Может быть, выпьете, дорогая? — И сам жадно глотнул. Очень милое винцо. — Поможет заснуть, если вы собираетесь спать. — Она утомленно кивнула. Эндерби налил другой стакан, золотая моча полилась в чистом свете, с икотой выходя из бутылки. Протянул ей, она приподнялась, чтобы выпить. Эндерби с любовью и жалостью увидел на ее плечах свою руку, помогавшую сесть. Она выпила полстакана и сразу, к ошеломлению и ужасу Эндерби, лихорадочно отреагировала. Оттолкнула его и стакан, соскочила с кровати, надув щеки, побежала босиком к умывальнику, схватилась за края, застонала, и ее стало рвать. Очень озабоченный Эндерби пошел следом и встал рядом с ней, стройной и беззащитной в минимальном несоблазнителном летнем белье.

— Это ваш ленч выходит, — пояснил он, наблюдая. — Жирноватый, правда? — Дальнейшие стонущие позывы. Он плеснул воды из бутылки.

— Ох, боже, — простонала она. — Ох, Иисусе. — Открутила оба крана, и ее вновь стошнило.

— Выпейте воды, — предложил Эндерби. Она хлебнула из протянутого стакана и снова срыгнула, но на этот раз больше водой, богохульно постанывая между спазмами. — Вот, — заключил Эндерби, — сейчас вам будет лучше. Поганый пудинг подавали. Сплошной джем.

— Ох, Иисусе Христе, — рыгнула Веста. (Сплошной джем.) Эндерби, бывший мастер желудочно-кишечных расстройств, с теплым чувством смотрел, как она все выплескивает. Потом, слабая, мокрая, вялая, обессилевшая, потащилась обратно в постель. — Хорошее начало, — выдохнула она. — Ох, Боже.

— Хуже нет самолетной еды, — заявил Эндерби, умудренный своим первым полетом. — Понимаете, все разогретое. Еще вина выпить стоит. Желудок успокоит. — Восхищенный почти рифмой, он тихонечко повторял: — Успокоит, успокоит, — мягко расхаживая по комнате, сунув одну руку в карман, в другой держа вино.

— Ох, заткнитесь, — простонала Веста. — Оставьте меня в покое.

— Да, дорогая, — примирительно сказал Эндерби. — Конечно, дорогая. Поспите чуточку, дорогая. — Услыхал в своем голосе льстивые нотки заграничной шлюхи, поэтому исправился и погрубей буркнул: — Пойду узнаю насчет аккредитивов. — При этом он стоял у дверей, словно бросал им вызов или к ним примерялся. Когда постучали, смог сразу открыть. Длиннолицый парень был ошеломлен. В руках полно роз, красных и белых.

— Fiori, — сказал он, — per la signora[58].

— От кого? — насупился Эндерби, ища сопроводительную карточку. — Боже милостивый, — сказал он, отыскав. — Роуклифф. Роуклифф сидит в баре. Дорогая, — сказал он, оглядываясь. Но она заснула.

3

— А, — сказал Роуклифф. — Получили известие, получили цветы? Хорошо. Где, — спросил он, — миссис Эндерби? — Выглядел он точно так, как тогда, когда Эндерби в последний раз его видел, в плотном старомодном костюме с золотой часовой цепочкой, усы Киплинга, пучеглазые очки, пьяный.

— Миссис Эндерби, — сказал Эндерби, — умерла.

— Я не ослышался? — уточнил Роуклифф. — Уже? От римской лихорадки? Прямо совсем как у Джеймса![59]

— А, понятно, о чем вы, — спохватился Эндерби. — Виноват. Знаете, она стала миссис Эндерби только сегодня. Надо привыкнуть. Я думал, вы мою мачеху в виду имеете.

— Ясно, ясно. А ваша мачеха умерла, да? Очень интересно! — Эндерби украдкой обследовал бар, полки, заставленные спиртным всех стран мира, серебряную чайную урну, аппарат «эспрессо». За стойкой без конца кланялся коротенький толстый мужчина. — Выпейте «Стреги»[60], — посоветовал Роуклифф. — Данте, — кликнул он, и не по-дантовски жирный мужчина преисполнился внимания. Тогда Роуклифф заговорил на весьма затейливом итальянском, полном, насколько мог судить Эндерби, сослагательного наклонения, однако с самым что ни на есть английским акцентом.

— «Стрега», — сказал Данте.

— А вы, — ядовито полюбопытствовал Эндерби, — и во всех итальянских антологиях тоже представлены? — Ему был размашисто подан стакан «Стреги».

— Ха-ха, — не особенно весело сказал Роуклифф. — Есть фактически весьма неплохой итальянский перевод того самого моего стишка, ну, вы знаете. Хорошо пошел по-итальянски. Ну, расскажите мне, расскажите мне, Эндерби, что пописываете в данный момент?

— Ничего, — сказал Эндерби. — Заканчиваю длинную поэму, «Ручной Зверь». Я вам о ней рассказывал.

— Безусловно, — кивнул Роуклифф. Данте тоже кивнул. — Очень хорошая мысль, безусловно. Надеюсь скоро прочесть.

— Мне хотелось бы знать, — сказал Эндерби, — что вы тут делаете. Не похоже, чтобы отдыхали, только не в таком костюме.

Роуклифф сделал то, о чем Эндерби читал, но никогда раньше не видел: приложил к носу палец.

— Правильно, — признал он. — Совершенно определенно не отдыхаю. Работаю. Всегда работаю. Еще «Стреги»?