Мистер Грей младший (СИ)

Войдя в помещение, я уселся за самый укромный столик, заказал ликёр и молча созерцал дым сигарет, поднимающийся от рядом сидящих клиентов серым и густым туманом. Мне вновь было одиноко. И я не страдал. Я смотрел и думал. Пытался осознать, что я упустил и перед чем потерял долю своего… чисто человеческого. Когда я успел стать циничным? Когда успел научиться пользоваться людьми? Научился их, порой, просто выбрасывать из своего расписания? Я никогда не мечтал быть таким… А о чём я мечтал? Фрейд. Он понимал всё, что с ним происходило и фиксировал и свои действия, и действия других. Кем бы он обозначил меня? Неудачником ли? Или, наоборот, счастливейший тот, кто поступал глупо?.. Всё возможно. Всё.

— Здесь свободно? — ко мне подошла миловидная блондинка и ухмыльнулось.

— Здесь тесно, — ответил я, поведя плечами.

— А вы не дружелюбны.

— Не вижу причин им быть.

Мой взгляд устремился в её зелёные глаза.

— А я думаю, что они есть… — она положила руку мне на плечо и некрепко сжала, — Я хочу поговорить. Мне нужен тот, с кем можно… поговорить. У вас такое бывает?

— Бывает, но не сейчас, — я сжал губы и сбросил движением плеча её руку. Моё сердце моментально наполнилось диким рвением взбесить. И моё настроение от этого только наливалось желчью, но было и что-то… что цепляло и влекло ко мне окружающих. — Для разговоров можете найти человека менее приятной наружности, но более подготовленного к разговору с блондинкой.

— Чёртов хам! — она открыла шокировано рот и прошипела только эти два слова, тут же меняя своё место дислокации.

Я надрывался от внутреннего смеха. К счастью, жажда выпить перебила мой порыв рассмеяться в голос, и я принялся заливать в себя хороший алкоголь.

Во мне жило чувство неизгладимого одиночества, вместе с невероятнейшим спокойствием, в котором прибывает человек сонный или исконно несчастный, для которого это несчастье является высшим благом и ничего лучше пожелать он не может. Такой человек, никогда не пускает пыль в глаза, не ратует на судьбу, не исповедуется, не прощается с жизнью всякий раз, когда та сталкивает его с трудностями. Мне хотелось стать таким. Или быть жиголо. Во всяком случае, мне нужно было быть свободным.

Но можно ли быть свободным, если ты в маске? Я множество раз нацеплял на себя чужие лица и они мне удивительно шли. Я никогда не был двуличен, я был многолик, позволяя людям видеть во мне то, что они, прежде всего, хотели. Для женщин — любовник, герой их ночного романа и воплощение давних сексуальных фантазий, для мужчин — подлец по собственной воле. А для прочих — что-то между дамским угодником и себялюбивым игроком. При том, никогда, в корне, я таким не являлся. И только для тех избранных, кто по-настоящему знал меня, будь то Макс, Мэйсон или Кен — я выказывал себя тем, кем был на самом деле. Хоть и изуродованный несметным количеством разных масок — настоящий. Это не я сделал с собой, а эти симпатичные намордники, которые липли ко мне и врастали под кожу, в самые кости. И я уже понял, что себя найти мне будет очень сложно. Тот я ушёл. Безвозвратно.

Неподалёку от моего столика, уселась пара подростков, перешедших грань шестнадцати лет. Они смотрели друг на друга глазами собачьей преданности, собачьего восторга, почти что… глазами собачьей весны. Это всё сейчас для них: гормоны, буря чувств, эмоции, эксперименты с алкоголем и в постели, девятое августа года, далёкого от той поры, когда мне было священных семнадцать лет. Благословенных семнадцать лет. С грустной усмешкой, я опустил глаза на дно бокала, покрытого слоем ароматного аперитива. И почувствовал себя старым. Я не могу больше пережить то, что переживают они. Самое смешное, что они думают, что никто, старше их хотя бы на месяц не сможет их понять… Знаю, потому что так думал сам. Но на самом деле… Я могу понять и пойму. А вот кто сможет понять меня? Для разочаровавшегося во всём я слишком молод. Для человека, понявшего, что это всё не для меня — я живу не в том веке. Странное чувство того, что ты лишний… и, вместе с тем, осознание того, что лучше чем здесь… Лучше, чем сейчас, уже не будет. Что-то передёрнуло мышцы лица. Не чувствуя более вкуса, я допил алкоголь и вышел прочь из бара.

Звонок мобильного телефона остановил меня, когда я уже пересекал улицу, ведущую меня к дому той, которая безжалостно изрубила моё сердце. Удивительно, как скоро я преодолел расстояние, чтобы… ощутить укол в сердце? Чёртов мазохист. И дурацкое сердце. Хватит.

Мне позвонил Макс.

«Как нельзя вовремя», — с игривой ухмылкой подытожил я, процедив эти три слова в своём разгромленном, но саркастически-игривом сознании.

***

«Друзья называются», — я иронично хмыкнул, едва переступил порог дома Флиннов.

— Тео! Вот и ты! — воскликнул Родригес, с сияющей улыбкой на лице и блестящими, как под фосфором, от виски глазами, — А мы тут пьём! — он протянул последнее слово, выказывая этим весь экстаз от данного процесса.

— По тебе видно, друг, — смерив его пристальным, полным искусственной надменности взглядом, заключил я.