Мистер Грей младший (СИ)

Душный, отвратительно-летний день болезненно свербел сгущённым воздухом и смрадом в лёгких. Отца больше нет. Матери тоже. Оба в плотно закрытых ящиках. А я одна, со смертельной пустотой на душе и полной потерей нравственного духа. Люди, люди, люди. Их так много, особенно на похоронах. После шока и слёз всегда приходит некоторое притупленное чувство горечи, смешанной с приторможенным осознанием действительности. Хочется просто задавать вопросы: «что со мной?», «что я здесь делаю?» В Японии психиатры придумали чудную изолированную от постороннего слуха комнату, в которой вдоволь можно кричать. Мне кажется, я бы так могла целый час или — до потери сознания и голоса, чтобы постараться выпустить всю боль, всю тревогу, всю мою нерастраченную скорбь. Но и этой комнаты мне бы не хватило.

После отцовских похорон я около двух недель ни с кем не говорила. Только ребёнок в моей утробе не давал мне сделать новые злосчастные надрезы в зоне вен на запястьях. Я понимала, что сейчас — в данный момент — я лишилась самого главного. Тыла. Защиты. Отцовской заботы. Прикрытой подноготной. Я подозревала Теодора в том, что он не только изменяет мне с Айрин — причём, неприкрыто, это я прекрасно знала — но и то, что он ловко сошёлся со своим отцом и теперь, при встречах, я чувствовала себя для этой семьи лишней. Фиби и Адам объявили спустя неделю после панихиды Грейсона Гриндэлльта, что ждут ребёнка. Старшие Греи и Теодор быстро переключили внимание с моей потери на счастье Кригов. И моя скорбь была только моей скорбью. И только мой, мой мальчик был моим утешением.

Я решила назвать его Дорианом. Фамилию дал Грей, имя с меня. Единственное, что нас связывало с Греем, это общий, на двоих любимый роман Оскара Уайльда. Теперь, это был ещё и мальчик. Наш сын. Но я не говорила об этом ему, потому что все его мысли и всё его время было сейчас направлено на треклятую Айрин Уизли. И вся его любовь. И если бы он узнал, он вряд ли бы отказался от Айрин, скорее, попросил бы меня убить его. Но ни за что бы я этого не сделала. Порой, мне казалось, Тед мог отречься от всего человеческого, от всего святого, чтобы быть рядом с Айрин. Но наш сын будет жив, пусть только благодаря мне.

Вчера, мною был услышан разговор Кристиана с Теодором о том, что чуть позже, в этом месяце — сентябре, он отправится с Айрин в Грецию. Когда оставались считанные дни, Теодор объявил мне, что съезжает от меня в свою холостяцкую квартиру. Да, я прекрасно знала про эту квартиру «для встреч с Айрин», знала и то, что так он хотел скрыть эту поездку. Но я собрала чемоданы, где преобладали, в основном, вещи для курорта. Они лежали открытыми на его постели. Когда я вошла в комнату, он долго, долго, выжидающе смотрел на меня. А мне… мне впервые было на него всё равно. Мне хотелось немного счастья.

— Что, Теодор? Рассчитывал только на Лидию? Не ожидал, что я хорошая хозяйка?

— Да нет, просто… откуда ты знаешь, что…?

— Ты собираешься с Айрин в Грецию? У меня хороший слух и уже чистая совесть. А ещё, ты выглядишь чрезвычайно уставшим, милый. Тебе правда нужно отдохнуть…

— Даниэль…

— Ты правда вянешь и сохнешь, даже если день без неё. Похож на наркомана без дозы. Утомлён всеми церемониями с похоронами, загружен с компанией, да?.. Но с Уизли ты другой. Не знаю, что она делает. Возможно, она шаман, который танцует на твоём члене или индийский факир, дудочкой поднимающий его из штанов, но у неё прекрасно получается приводить тебя в чувства.

— Дана, ты…

— Я знаю, кто я, кто ты, кто Айрин. Я всё прекрасно знаю. Не надо лишних слов. Хоть клонируй эту свою Айрин, хоть вкалывай её кровь в свою, имей её, пока сердце не встанет, только вернись живым, а не тем, что я вижу.

— А если не вернусь? — спросил он серьёзно. Внутри меня всё содрогнулось.

— Ты на это способен, я знаю… Только тогда, я стану нынешним тобой. Ты будешь так жесток ко мне?..

Он молча разглядывает моё лицо. Видимо, смотря на него, он думал, что сделать мне хуже уже можно только одним способом — убить меня. Я медленно подошла к нему, еле волоча за собой ноги.

— Меня жизнь уже наказала, — слеза скоро стекает по моей щеке, — Я всегда была той, что шла по жизни смеясь, а ночами ревела в подушку. Сейчас… моё бледное лицо и реки на щеках никого не удивят. Но я не жалею. И ты меня не жалей… Однажды, я полюбила чужого мужчину. Чужого мужа. Владельца чужого сердца… И я никогда об этом не пожалею, потому что… никто не смог бы заменить тебя, Теодор Грей. Я благодарна тебе за то, что учусь отпускать… Только после смерти папы, мне… безумно одиноко. Впрочем, к счастью, тебе не понять. Твои мысли сейчас не здесь. Да и ты, уж точно, сейчас не здесь… поэтому, я тебя прошу. Уходи. Скорее.

Он долго смотрел в мои глаза, а потом спешно ушёл, закрыв чемоданы и унося их с собой. Я поняла, что его больше не верну. Но ребёнок был моим спасением. Был моей новой любовью и козырем. И зная, как Грей старший трясётся над своей дочуркой, которая вот-вот должна преподнести ему внука или внучку в подарок, я решила пойти к нему.