Мистер Морг

— Нет, не из-за этого. На самом деле это был очень интересный опыт. Обо мне заботились, меня очень хорошо кормили и поили, и несколько одаренных преподавателей обучали меня вашему языку. Сотни людей приходили посмотреть на меня. Наверное, даже тысячи. Меня показывали на садовых приемах и в больших бальных залах. Я стал, с позволения сказать, предметом обожания нескольких смелых дам. Но всему приходит конец. Через какое-то время на сцену выпустили нового индейца, потом еще одного и еще, и славные деньки Краснокожего Ионафана были сочтены. Мне дали роль злодея в новой пьесе, что продлило мою карьеру, но дело в том, что играть я не умел. Моей лучшей сценой была сцена смерти: упав замертво, я три минуты неподвижно лежал с открытыми глазами, распростершись посередине подмостков. Но я уже был не мальчик и больше не был сенсацией. Теперь я был просто одним из многих.

Странник помолчал, добавляя хвороста в огонь.

— Одним из многих, — повторил он. — В чужой стране. — Он тяжело вздохнул. — Меня продали, — сказал он без всякого выражения. — Другому театру. Он разъезжал по сельской местности. От меня требовалось делать то же, что и раньше, только в ратушах, на пастбищах, в амбарах и на складах. Где угодно, где можно развернуть сцену. Народ, конечно, валил посмотреть на… Гм, меня тогда величали Адамом-Дикарем. Некоторое время дела шли неплохо, но вскоре стало каждый раз выясняться, что там, куда мы приехали, только что уже успел побывать какой-то другой Адам-Дикарь, выступавший там целую неделю. В одной деревне меня обвинили в том, что я загримированный англичанин: я заговорил с кем-то, и мою речь сочли слишком грамотной. И меня продали во второй раз. А примерно через год продали снова. А потом опять продали — не прошло и полугода. Пока наконец… — Он посмотрел прямо в лицо Мэтью. — Вам когда-нибудь приходилось видеть ошибку природы?

— Ошибку?

— Человека, — поправился Странник, — который является ошибкой природы. Уродца. Карлика, или птицелапого, или женщину с тремя руками. Мальчика, потеющего кровью. Приходилось когда-нибудь таких видеть?

— Нет, — ответил Мэтью, но он хорошо понимал, что чувствует мальчик, потеющий кровью.

— Я стал Индейцем-Демоном, — сказал Странник тихим, как будто доносящимся издалека голосом. — Люцифером Нового Света. Так гласила табличка на моей клетке. Это подтверждали красная краска, покрывавшая мое лицо, и рога на моей голове. А мистер Оксли, владелец балагана, — бедный старый пьянчуга мистер Оксли — велел мне непременно греметь прутьями моей клетки, бросаться на них, орать и рычать, как исчадие ада. Во время некоторых представлений я должен был глодать кусок курицы. А когда публика расходилась, я вылезал из клетки, снимал рога, и все мы — все ошибки природы — принимались собирать пожитки, чтобы отправиться в очередной городок. Мистер Оксли стоял с серебряными часами — очень похожими на эти — и всех поторапливал, потому что на завтрашнем представлении в Гилфорде мы должны были заработать целое состояние — или на следующем представлении в Уинчестере, или еще через день в Солсбери. «Пошевеливайтесь! — говорил он. — Давайте поскорее!» Он требовал от нас поспешать, нам нужно было ехать ночью по проселочным дорогам, ведь время не ждет, время — деньги, и для англичанина время никогда не останавливается.

Странник повертел часы в руках.

— Мистер Оксли, — сказал он, — до того доторопился, что помер. Он и так уже был измотан донельзя. А доконал его джин. Наша труппа поделила между собой деньги, что у нас были, и балагану пришел конец. Я надел свой английский костюм, отправился в Портсмут и купил билет на корабль. Приплыл домой. Вернулся к своему народу. Но с собой я привез мое безумие и демонов, и они никогда не оставят меня в покое.

— Я так до сих пор и не понял, что за демоны.

Странник на несколько секунд закрыл глаза, потом снова открыл.