— Ваше преподобие… — Фейт посмотрела на священника блестящими голубыми глазами. Солнечный свет, лившийся сквозь оконные стекла, сверкал в ее волосах. — Вы не прочтете молитву?
— Конечно прочту. Давайте закроем глаза и склоним головы. И позвольте, я достану то, что мне нужно, сейчас, минуточку.
Ларк услышала, как его преподобие открывает дорожный мешок. Достает свою Библию, подумала она. Неужели он почувствовал, что где-то рядом грешник?
Она услышала щелчок, открыла глаза, подняла голову и увидела, что преподобный Бертон нажимает спусковой крючок кремневого пистолета, нацеленного в череп ее отца.
Брызнули искры, вырвался белый дым, от оглушительного треска задребезжали стекла в окне, сквозь которое вовсю жарило солнце, и в тот миг, когда Питер Линдсей тоже поднял голову, возможно услышав некий внутренний сигнал бедствия — куда более настоятельный, чем ожидание молитвы священника, — во лбу отца семейства почти прямо между глаз образовалась маленькая черная дырка.
Ларк услышала собственный крик. Это был звук, скорее похожий на мычание теленка.
Ее отец опрокинулся вместе со стулом назад, из его затылка на сосновую стену брызнуло что-то темное. Вскинулась рука со скрюченными пальцами.
Преподобный Бертон положил дымящийся пистолет на стол и взял нож с роговой рукояткой.
Он встал, и за его спиной со стуком упал стул. Он ухватил за волосы на затылке Аарона, потрясенно глядевшего снизу вверх. Рот у Аарона был открыт, а глаза потухли и затуманились, как у маленького зверька, знающего, что на него напал хищник. Преподобный Бертон вонзил лезвие во впадинку на горле мальчика по самую рукоять. Затем отпустил рукоятку, и Аарон, булькая, сполз со стула, как некое бескостное существо.
Взгляд его преподобия скользнул через стол. Недобрые глаза, похожие на озерца замерзшей воды, остановились на Фейт Линдсей, издавшей такой звук, будто ей ткнули кулаком в живот. Ее покрасневшие глаза глядели на него из темных впадин. За несколько секунд она постарела на двадцать лет. Она попыталась встать, ударилась о стол, опрокинула баночку со стеклянными шариками сына, и они раскатились среди тарелок, чашек и мисок. Тут ноги у нее подкосились, как у сломанной куклы, она отшатнулась к стене и, жалобно постанывая, съехала на пол.
— Мама! — закричала Робин.
Лицо ее побелело как полотно. Она тоже попыталась встать и уже была на ногах, когда преподобный Бертон взял ее за голову.
Ларк так и не поняла, чего он хотел — резким движением сломать девочке шею или просто швырнуть ее на пол. В голове у Ларк что-то со страшной силой давило и билось, а глаза готовы были выскочить из орбит. Комната, воздух, весь мир расплылись алым туманом. Она издала прерывистый гортанный звук: «Не-не-нет», и, парализованная страхом, смотрела, как преподобный Бертон, бросив Робин в сторону очага, подходит к ней и берет с одной из подставок в очаге железную сковороду.
Робин стояла на коленях и тихо всхлипывала, когда он ударил ее по голове. Она упала, ударившись подбородком об пол, и ее плач смолк. Волосы упали ей на лицо. Каким-то чудом она снова начала приподниматься. Его преподобие уставился на нее с неподдельным изумлением, слегка вскинув брови и приоткрыв рот, словно на его глазах происходило воскресение. Он во второй раз ударил ее сковородкой, и раздался странный, сложный звук, как будто одновременно звонил басовитый церковный колокол и раскалывался надвое глиняный кувшин. Робин упала в очаг, лицом зарывшись в белую золу. Преподобный Бертон выпустил сковороду из рук. Ларк почти потеряла рассудок, мысли ее метались от ужаса в разные стороны. Она увидела, как горячие угли коснулись волос младшей сестры, запалили их, обратили ее кудри в порошок и дым.
Наступила страшная тишина. Она длилась, пока легкие Фейт Линдсей резко не втянули воздух, и тогда она широко открыла рот и закричала. Из глаз у нее хлынули слезы, красные от крови.
Преподобный Бертон стоял и смотрел на мертвую девочку. Он сделал глубокий вдох и качнул головой из стороны в сторону, как будто хотел очистить ум и яснее видеть. А может, подумала Ларк, он растянул мышцы в шее, когда убивал Робин. Она пыталась заговорить, закричать, завизжать, взорваться проклятиями, но обнаружила, что голос у нее пропал и из горла вырывается лишь яростный клокочущий хрип.
— Замолчи, — сказал он Фейт. Она не замолчала, и тогда он громко приказал: — Заткнись!
Но она не затихала — может быть, просто не могла. Преподобный Бертон вернулся к столу, взял горсть кукурузного хлеба и стал запихивать ей в рот, пока она не подавилась и не стала задыхаться. Ее ярко-голубые глаза, расширившиеся так, что казалось, вот-вот лопнут, пристально смотрели на него не мигая, а грудь медленно поднималась и опускалась.
— Так-то лучше, — сказал он.
Его голова повернулась. Взгляд его нашел Ларк, которая вновь обрела голос, но теперь это был судорожный стон. Обеими руками она вцепилась в стул, как будто его дубовые ножки были стенами мощной крепости.
Преподобный потер лоб пяткой правой ладони.