Мистер О

— Не-а. Просто сюжет для шоу, — говорю я своим практичным, спокойным и непринужденным тоном.

— Ах, хорошо, но лучше держать это подальше от меня, так как я могу раскрыть все секреты Мистера Оргазм, если запущу в них свои маленькие жадные ручонки, — она выбрасывает вперед руки, делая вид, что хватает меня за плечо, а затем за предплечье.

Черт возьми, у нее ловкие руки.

Ну, понятное дело. Она зарабатывает ими на жизнь.

Мои глаза округляются, когда она подносит руку к карману моих джинсов. Но это просто спектакль. Она смеется и поднимает ладони вверх в знак капитуляции.

— Я просто пошутила. Я бы никогда не попыталась заглянуть в твои идеи для шоу, — говорит она, усаживаясь стул, стоящий напротив меня, в местечке, которое мы выбрали для сбора информации о ее свидании. — Но я хочу посмотреть его, когда он будет в эфире. Я видела каждый эпизод.

Я наклоняю голову.

— Правда?

Она кивает и причмокивает губами.

— Видела каждый эпизод и полюбила каждый эпизод.

Тепло разливается в моей груди и, на этот раз это не связано с тем, что я хочу ее, это все от гордости за хорошо выполненную работу.

— Это потрясающе. Мне нравится это слышать.

Она пододвигает свой стул ближе, и я готовлюсь к тому, что услышу все подробности того, как Джейсон за ней ухаживал. Вместо этого, она указывает на блокнот.

— Какой первый комикс ты полюбил?

Я немедленно отвечаю.

— «Стань Пушистым». Мне нравится этот комикс. Этот кот сразил меня наповал.

— Я тоже его люблю, — Харпер улыбается. — Что еще? — спрашивает она, поставив локоть на стол, положив подбородок на свою ладонь и просто улыбаясь, пока мы болтаем. — За все годы, что я тебя знаю, я ни разу не видела, чтобы ты читал такие комиксы, как «Супермен» или «Человек-паук». Вместо этого ты весь в своих мультфильмах и комиксах, не так ли?

Я киваю.

— Супергерои не моя тема. Но я всегда интересовался рисованием и комедией. Сейчас это «Гриффины» и «Американский папаша», чтобы посмеяться. А когда был моложе, с жадностью поглощал ежедневные комиксы «Дальняя сторона» и «Кельвин и Хоббс».

— Так вот почему у тебя тигр на груди? Из-за Хоббса?

Я склоняю голову набок.

— Как ты узнала о тигре?

— Возможно, я случайно заметила его, — говорит она и мило пожимает плечом. Харпер хватает свой телефон, щелкает на иконку галереи и прокручивает несколько фотографий. Она поворачивает телефон экраном ко мне и показывает одну фотографию с того дня в Центральном парке. Я помню, как в тот день она фотографировала меня, пока мы разыгрывали ее брата.

— Я увеличила ее в тот вечер, — говорит она, а затем замолкает, качает головой и пытается отшутиться. — Это звучит очень развратно, не так ли?

Мне так чертовски сильно хочется сказать: «Ты не узнаешь, что такое развратно до тех пор, пока ты не услышишь о том, что делаешь в моем душе. Ты даже не представляешь, насколько гибкой можешь быть. Ты понятия не имеешь, какой развратной ты становишься в моих фантазиях, когда наклоняешься к краю моей кровати и манишь меня своим идеальным телом».

Тем не менее, я не могу устоять перед искушением.

— Это звучит развратно в самом лучшем из смыслов.

Яркий румянец проскальзывает на ее щеках, но она не прячет своего лица и не отводит взгляда. Вместо этого, она говорит:

— Мне было любопытно, поэтому я присмотрелась. Вот тогда я и заметила татуировку на твоей груди.

Еще никогда за всю мою жизнь сдерживать улыбку не было настолько сложно. Харпер сохранила мою фотографию. Ее признание щелкает переключателем во мне, и лампочка возможностей теперь снова мигает.

— Хоббс — мое вдохновение, в каком-то смысле, — говорю я, но теперь мне самому любопытно. У нее нет видимых татуировок, но что, если татуировка где-нибудь спрятана? Где-нибудь в интимном месте? — У тебя есть татуировки?

Она качает головой, и ее глаза округляются от беспокойства.

— Я бы хотела одну, но это невозможно.

— Почему ты так говоришь?

— Ты будешь смеяться, но я полная слабачка, когда дело доходит до игл, — она содрогается. — Я в ужасе от них. Я ненавидела уколы, когда была ребенком, и мне действительно приходится улыбаться и терпеть это, когда сдаю кровь каждые восемь недель.

— Ты ненавидишь иглы и по-прежнему сдаешь кровь?

— Пока они не найдут другой способ достать ее из меня, я буду сидеть и думать об «Орео», которое получу в конце, — говорит она. Я впечатлен, что она делает это регулярно, особенно, когда боится этого. — Но знаешь, чего я не боюсь?

Я заглатываю приманку.

— Чего?

— Ручек. Хочешь нарисовать кота Баки на мне?

Я вздергиваю бровь.

— На груди? Прямо сейчас? Да, снимай свою рубашку.

Она сверкает дерзкой улыбкой.

— Как насчет руки?

— Тоже сойдет.