Мистер Скеффингтон

– Взгляну, не сомневайся, – заверила Фанни, стряхнула с плеча его ладонь и вышла из гостиной.

Джордж отер мокрый лоб. Сомс, пользуясь тем, что мистер Понтифридд стоит к нему спиной, последовал его примеру. Подручные Сомса были бы не прочь тоже отереть свои лбы, но им мешали подносы. И потом, это вообще не в стиле подручных – лбы отирать.

Все будет хорошо – должно быть хорошо – не может не быть хорошо, убеждал себя Джордж, провожая глазами Фанни, пока она не скрылась за поворотом лестницы. В каждой ее телесной линии сквозило надменное негодование. Джорджу оставалось только молиться о спасении Скеффингтонов – обоих Скеффингтонов, ведь Фанни нуждалась в спасении от пустоты скорого будущего не меньше, чем несчастный Джоб – в спасении от кошмарных воспоминаний о недавнем прошлом. И он молился от всей души, но Сомс, который не мог знать, что мистер Понтифридд молится, который прочел на его лице одно только волнение, прервал молитву.

– Если позволите, сэр, – начал он страшным шепотом, который отчасти заглушал звон чайной посуды в дрожащих пальцах подручных, – осмелюсь заметить, сэр, что это… это свидание будет для ее светлости большим шоком…

– Дьяволы! – последовал неожиданный ответ.

Джордж стиснул кулаки и стал, как подручные, багров лицом. Но под «дьяволами» он разумел отнюдь не Скеффингтонов.

Глава 11

А Фанни в гордом одиночестве шла навстречу судьбе. Голова ее была высоко поднята, дух крепок и готов к бою. Это, если угодно, произвол, говорила себе Фанни. Как Джордж только дерзнул? Впрочем, в тысячу раз непонятнее, как дерзнул Джоб. Джордж виновен, что притащил сюда Джоба, но Джоб многократно виновнее, потому что позволил себя притащить. Сначала в дом проникает его призрак и едва не доводит Фанни до нервного срыва, но что такое призрак по сравнению с объектом из плоти и крови? Похвальный первый порыв – вернуть имущество Джобу – свернулся в душе Фанни, как сворачивается молоко. Она не Царствие Небесное – ее силой не взять[37]. Так, возмущаясь и негодуя, Фанни почти бежала вниз по лестнице и не помнила, совершенно не помнила о своем решении не показываться Джобу на глаза. Решение всплыло только на последней ступеньке, и Фанни резко остановилась. Она повернула бы обратно, поднялась бы в малую гостиную, велела бы Джорджу увести своего друга прочь и больше никогда не появляться с ним в ее доме, но тут распахнулась дверь библиотеки, и, преследуемая собачьим лаем, оттуда выскочила мисс Картрайт.

Фанни застыла. Вот это уже интересно. Чем занималась в библиотеке мисс Картрайт? А пес, видно, и впрямь умен – прогнал ее.

Впрочем, Фанни не имела времени распутывать вероятные мотивы пребывания своей секретарши в комнате, где ей совершенно нечего делать (хотя чуяла, что мотивы эти дурные), поэтому только взглянула на мисс Картрайт сверху вниз и процедила:

– Итак?

– О, леди Франсес, прошу прощения, – начала, запинаясь, мисс Картрайт (никогда Фанни не видела ее такой сконфуженной). – Я думала… мне показалось, что вы в библиотеке, и я хотела… я только хотела…

Голос мисс Картрайт сошел на нет. Под взглядом Фанни так случилось бы с чьим угодно голосом.

– Сегодня ваши услуги мне уже не понадобятся, – отчеканила Фанни и сошла с последней ступеньки.

Все, назад пути нет. Мисс Картрайт буквально вынудила Фанни войти в библиотеку. А чтобы она не воображала, будто хозяйка не представляет, кого там найдет, Фанни произнесла:

– Боюсь, вы рассердили собаку мистера Скеффингтона.

Затем храбро открыла дверь, шагнула через порог и захлопнула дверь за своей спиной.

* * *

Да, в библиотеке был Джоб: седой и скукоженный, как Джордж его и описывал, сидел в дальнем конце вытянутой комнаты, под лампой. Пес уже не лаял, но его поза и блестящие глаза говорили о полной боевой готовности. Тишина потрясла Фанни: она словно специально спустилась теперь, когда они с Джобом были в одном пространстве; покрыла их, как пыль покрывает дела давно минувшие. Фанни застыла на пороге: ей казалось, что перед ней живописное полотно, ибо Джоб не шевелился, а в полумраке горели внимательные собачьи глаза.

Старик, обеими ладонями обхвативший набалдашник трости, столь разнился как с Джобом, которого помнила Фанни, так и с Джобом-призраком, что негодование улетучилось само собой. Да еще эти темные очки: Джордж о них не упомянул, а между тем Джоб никогда не нуждался в очках – его глаза были по-ястребиному зорки (конечно, когда их не затуманивала неизъяснимая любовь к Фанни). Теперь они скрывались за темными стеклами, и Фанни не могла понять, смотрит на нее Джоб или не смотрит, хотя его голова была повернута к ней.

Наверное, смотрит, решила Фанни; не может не смотреть, с такого-то ракурса. Неужели… ох, даже дух занялся… неужели Джоб не понимает, кто перед ним? До остальных тоже не сразу доходило, но чтобы Джоб…

Потрясенная, Фанни не потребовала даже объяснений беспардонного вторжения, ее хватило лишь на то, чтобы пролепетать:

– Джоб?