Мистер Скеффингтон

Мэнби давно выработала линию поведения, единственно пригодную для разнообразных ситуаций, в которые столь легко попадала ее госпожа. Линия эта состояла в том, чтобы сохранять невозмутимость. Сегодня Мэнби хватило одного взгляда на миледи (когда та выходила из малой гостиной, а она наблюдала, приоткрыв дверь спальни), чтобы убедиться: возникла одна из этих ситуаций. И Мэнби скрылась в спальне, позвонила вниз, в кабинет мисс Картрайт, и спросила, не знает ли та, что стряслось. Ответ вынудил ее сначала схватиться за край столешницы – ноги стали как ватные, – затем, отдышавшись и собрав в кулак мужество, Мэнби решила: надо показать себя с лучшей стороны. Госпожа без ее помощи не справится.

В понимании Мэнби, старый хозяин так и остался супругом миледи – одним-единственным. Решение, которое давным-давно принял суд, Мэнби считала недоразумением. Если Господь соединил двух людей, речи джентльменов в кудрявых париках (сколь угодно долгие и многословные) их не разъединят – вот на чем стояла Мэнби. Хозяин вел себя не слишком хорошо, но ведь джентльмены не леди, их можно и нужно прощать. И госпожа, кажется, до прощения дозрела.

Вот почему, крепко сжав губы и усилием воли уняв сердцебиение (обязательные шаги для всякого, кто настроен спешить на помощь), Мэнби взяла рюмку и стала по капле отмеривать лекарство – общеукрепляющий тоник для ее светлости, кровоочистительную микстуру доктора Кларка[38]. Мэнби сама решила, что микстура необходима миледи, и подавала ее каждый вечер в семь часов. Дело как раз шло к семи. Надобно помнить, что жизнь состоит не из одних только потрясений: и лучше прочего эту веру в человеке поддерживают привычки, если, конечно, от них не отступаешь, – этому научил Мэнби личный опыт. Взять, к примеру, завтрак или чистку зубов. И вот Мэнби, отсчитав нужное количество капель, поставила рюмку на поднос и двинулась к библиотеке. Эффект от ее появления был чуть смазан нечаянным стуком подноса о дверь, но Мэнби живо вернула лицу невозмутимое выражение человека, в должный час исполняющего ежедневную обязанность, и изрекла, почтительно опустив взор:

– Ваши капли, миледи.

– Это всего-навсего Мэнби, – с чувством пояснила госпожа бедняге хозяину, словно он был перепуганным ребенком, которого убеждают: бояться нечего, дурашка.

– Да, сэр. Очень рада вас видеть, сэр, – выдала Мэнби, бросив на хозяина взгляд и тут же в ужасе отведя глаза. – Надеюсь, вы…

Нет, она не сказала «в добром здравии», ибо могла ли идти речь о здравии, тем более добром, для этого несчастного джентльмена – дряхлого, истощенного, как скелет, и, что всего ужаснее, слепого?

Фанни, не вставая с пола, перенесла тяжесть тела на пятки и подняла глаза мокрые от слез. Ее лицо вполне могло принадлежать воплощенной скорби, но сквозь скорбь светились надежда и решимость. «Моя помощь тут не нужна», – подумала Мэнби и просияла от гордости. Миледи сама знает, как поступить. Никогда еще госпожа не казалась Мэнби столь прекрасной – никогда, даже в зените женской прелести.

– Мистер Скеффингтон вернулся домой, – объявила Фанни.

– Да, миледи. Прикажете… – Последовала короткая пауза, – Мэнби боролась с непривычным пощипыванием в горле – …прикажете велеть экономке, чтобы подготовила комнату?

– Да. Собственную спальню мистера Скеффингтона, – уточнила Фанни.

– Слушаю, миледи. Какое платье приготовить миледи… – Еще одна пауза: Мэнби почти нечеловеческим усилием сумела вернуть себе обычную почтительную невозмутимость. – …розовое бархатное или новое, из белых кружев?

На секунду Фанни поникла головой. Ладонь ее сделала несколько неуверенных движений, как бы поглаживая ковер: лицо при этом было в тени, – но потом она подняла взгляд и сказала:

– Разумеется, новое, из белых кружев.