Мистер Вечный Канун. Уэлихолн

Он помнил, как впервые читал перевернутую книжку. Мама на него злилась за что-то (она всегда на него за что-то злилась) и демонстративно его игнорировала. Виктор наивно думал, что, быть может, она обратит на него внимание и хотя бы проворчит, что так держать книгу неправильно, но ничего не происходило. Он читал главу за главой, а она ему и слова не сказала: если мама хочет тебя не замечать — тебя для нее не существует, пока она не передумает.

Убедившись, что мамино внимание ему не привлечь, Виктор перевернул книгу и попробовал прочитать ее как обычно, но отчего-то не вышло: буквы сливались, ему не удавалось разобрать ни слова. Поглядев на маму, он заметил промелькнувшее в ее глазах коварство, а еще — мрачное удовлетворение. Ему показалось, что это она помешала ему вернуться к нормальному чтению, что это был какой-то ее урок. А затем отверг эту нелепую мысль: как бы она смогла подобное сделать?

Таким образом Виктор обрел то, что сделало его еще более странным и «чокнутым» — еще более одиноким. И тем не менее появившаяся в нем странность нисколько не оттолкнула его от чтения — напротив, Виктор стал читать еще больше. Книги стали его настоящими друзьями.

Виктор не понимал людей. Но книги ему все о них рассказали. Именно из них он узнал о таких вещах, как малодушие, слабохарактерность, безволие и трусость.

Супруг тетушки Меганы (он же старший брат отца Виктора) являлся обладателем всех вышеперечисленных качеств. Кто-то мог бы спросить: «Что такое дядюшка Джозеф?» Да, все верно — отнюдь не «кто такой», а именно «что такое», поскольку дядюшка Джозеф был той еще штучкой.

Что бы ни говорила о нем тетушка Рэммора, он замечательно наловчился выживать. Джозеф Кэндл никогда не ссорился с супругой — ссориться ему не было позволено. Он не прекословил жене, позволял выбирать за себя одежду, диеты, реплики за столом, политические взгляды и мировоззрение в целом, как, например: «Не знаю, как вы, но мы с Джозефом против чужестранцев на наших улицах. Все из-за их трудновыговариваемых имен. Если в твоем имени больше четырех слогов, выметайся из страны! Верно, Джозеф?»

При этом, оставаясь в недосягаемости для супруги и ее гнева, дядюшка Джозеф тут же начинал лениться, натягивал любимый лоскутный халат, громко заявлял о том, что ему нравятся люди с длинными именами и фамилиями и — что вообще было с его стороны проявлением настоящего бунтарства! — распевал ирландские песенки о тяготах бедняги-мужа, взявшего себе в жены тираншу. Нечто вроде:

Когда-то женился на склочной карге,
С тех пор моя участь — лишь чертово горе.
Тиранит меня и кричит мне: «К ноге!»
Сбежать я готов на войну или в море.
Скорей бы забрал меня Дьявол к себе,
Тогда я вздохнул бы впервые свободно,
И пусть я вишу и качаюсь в петле,
Сегодня зато я не лягу голодным…

Вот такой вот дядюшка. Склонный к мелочному вредительству и недюжинному мелодраматизму. Обладающий странным чувством юмора и бесконечным запасом жалоб.

Прежде Джозеф Кэндл не испытывал особой страсти к книгам, предпочитая им газеты, поэтому было странно, что он, если верить Мегане, уже пару дней пропадает в библиотеке — что ему тут делать?

Виктор почувствовал какое-то шевеление на балкончике второго этажа библиотеки и, задрав голову, увидел, как пухлый человек в лоскутном халате переставляет стопки книг, заглядывает под них, переворачивает одну книжку за другой, словно что-то ищет.

Неожиданно — как будто его спугнул взгляд Виктора — он отпрянул и резво скрылся на лестнице.

Вскоре обладатель лоскутного халата появился вновь — на полпролета ниже. Он торопливо переместился к стоявшему на лестничной площадке письменному столу и принялся поочередно выдвигать ящики. Что бы Джозеф Кэндл ни искал, этого нигде не было…

Дядюшка суетился как никогда в жизни и носился по всей библиотеке с резвостью мальчишки: топал вверх и вниз по лестнице, забегал на балкончик, нырял в ниши за книжными полками и разве что не прокатывался с лихим «хе-хей!» на приставных лесенках по рельсу.

И вот наконец поиск его увенчался успехом. Оказалось, что нужны ему были… ножницы. Большие портняжные ножницы. С ними наперевес он бросился к Виктору.

Племянник пораженно замер. Да, такой встречи он точно не ожидал.

Когда столкновение было уже неизбежно, Виктор вдруг понял, что дядюшка спешит вовсе не к нему. Тот несся к завернутой в коричневую бумагу и перетянутой бечевкой большой прямоугольной картине, которая стояла на полу у стены библиотеки. Ножницы ему нужны были, судя по всему, чтобы перерезать хвосты бечевки.

— А ну с дороги, парень! — грубо пробурчало лоскутное существо и оттолкнуло Виктора локтем в сторону.