Мистер Вкусняшка [=Мистер Вкусненький]

— Их чистили несколько раз, но чинили только однажды, — сказал Олли со сдержанной гордостью. — В 1923, по словам деда, после того, как мой отец уронил их в колодец на старой ферме в Хэмингфорд Хоум. Можешь себе представить? Больше ста двадцати лет, и только однажды чинили. Как много людей на Земле могут похвастаться тем же? Дюжина? Может, всего шестеро? У тебя сыновья и дочь, так ведь?

— Точно, — ответил Дэйв. Его друг сильно ослаб за прошедший год, его волосы были похожи на детский пух на обтянутом кожей черепе, но голова у него работает лучше, чем у Ольги. Или чем у меня, признался он себе.

— Их нет в моем завещании, но в твоем они должны быть. Я уверен, что ты обоих любишь одинаково, такой уж ты, но любовь бывает разной, так ведь? Оставь их тому, кого любишь сильнее.

Питеру, подумал Дэйв и улыбнулся.

Улыбнувшись в ответ, или догадываясь, какая мысль вызвала улыбку, Олли кивнул, его губы вновь сомкнулись над оставшимися зубами. «Присядем. Я устал. В последнее время для этого не так много надо».

Они сели на скамейку, и Дэйв попытался вернуть часы. Олли отодвинул его руку с преувеличенным негодованием, настолько комичным, что Дэйв рассмеялся, хотя понимал, что дело серьезное. Куда более серьезное, чем несколько потерявшихся фрагментов пазла.

Сильно пахло цветущими растениями. Когда Дэйв Кэлхун думал о смерти — не такой уж далекой сейчас — больше всего он сожалел об утрате чувственного мира и всех его обыкновенных сокровищ. Вид ложбинки в декольте женщины. Звук барабанов Кози Коула, игравшего какую-то фигню в «Топси, часть вторая». Вкус лимонного пирога с облачком меренги на нем. Какими цветами пахло, он сказать не могу, хотя его жена знала их все до единого.

— Олли, ты можешь умереть на этой неделе, видит Бог, все мы здесь одной ногой в могиле, а другой на банановой кожуре, но наверняка ты знать не можешь. Не знаю, плохой сон тебе приснился или черная кошка дорогу перебежала, или еще что, но предчувствия — это чушь.

— У меня не просто предчувствие. Я видел. Видел Мистера Вкусняшку. Я видел его несколько раз за последние две недели. Все ближе и ближе. Скоро он придет ко мне в комнату, тут-то это и случится. Я не возражаю. На самом деле, я к этому стремлюсь. Жизнь — отличная штука, но если живешь достаточно долго, она утомляет раньше, чем заканчивается.

— Мистер Вкусняшка, — сказал Кэлхун, — Кто этот чертов Мистер Вкусняшка?

— Это не совсем он, — сказал Олли, будто не расслышав. — Это представление его. Совокупность места и времени, если угодно. Хотя настоящий Мистер Вкусняшка когда-то существовал. Так мы с друзьями называли его в «Хайпокетс».

— Я не понимаю.

— Слушай, ты же знаешь, что я гей?

Дэйв улыбнулся.

— Ну, я думаю, что ты перестал бегать на свидания до того, как мы познакомились, но вообще-то знаю, конечно.

— Из-за эскотского галстука?

Из-за твоей походки, подумал Дэйв. Даже с тростью. Из-за того, как ты запускаешь пальцы в то, что осталось от твоих волос, а потом смотришь в зеркало. Из-за того, как ты отводишь глаза от женщин в шоу «Реальные домохозяйки». Даже рисунки в твоей комнате, они как график твоего угасания. Когда-то ты был хорош, но сейчас у тебя трясутся руки. Ты прав — утомляет раньше, чем заканчивается.

— В том числе, — сказал Дэйв.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то говорил, что он слишком стар для одной из американских военных заварушек? Вьетнама? Ирака? Афганистана?

— Конечно. Правда, обычно говорят «слишком молод».

— СПИД был войной. — Олли смотрел вниз, на свои узловатые пальцы, которые покинул талант. — И я не был слишком стар для нее, потому что никто не бывает, когда война идет на твоей родной земле, как думаешь?

— Думаю, что так и есть.

— Я родился в тридцатые. Когда СПИД был впервые клинически описан в Штатах, мне было пятьдесят два. Я жил в Нью-Йорке, работал как фрилансер на несколько рекламных агентств. Мы с друзьями ходили по клубам в Вилладж. Не в «Каменную стену» — адова дыра, заправляемая мафией — в другие. Однажды я стоял у входа в «Питер Пеппер» на Кристофер стрит, курил косячок с приятелем, и тут внутрьвошла группа молодых парней. Отлично выглядящие парни в узких брюках на бедрах, рубашках, какие они все тогда носили, с широкими плечами и узкие в талии. Замшевые ботинки с каблуками.

— Аппетитные мальчики — осмелился предположить Дэйв

— Да, но не вкусняшки. И мой лучший друг — Ноа Фримонт, умер в прошлом году, я ездил на похороны — повернулся ко мне и сказал: «Они нас даже не видят, да?» Я согласился. Они видят тебя, если у тебя много денег, но мы были… можно сказать, выше этого. Платить за это было унизительно, хотя кое-кто из нас время от времени так поступал. Уже в конце пятидесятых, когда я впервые приехал в Нью-Йорк…

Он пожал плечами и уставился вдаль.

— Когда ты впервые приехал в Нью-Йорк? — повторил Дэйв.