Мистер Вкусняшка [=Мистер Вкусненький]

Дэйв наблюдал с интересом.

— Думаешь, получится?

О да, — сказал Олли. — В комнате для почты есть картонные коробки из ФедЭкс. Возьму одну. Немного позанимаюсь вырезанием и рисованием. Только не позволяй Ольге впасть в ярость и уничтожить эту штуковину до того, как я вернусь.

— Если нужны фотографии — чтобы совпадало — я могу взять свой айфон.

— Не надо. — Олли постучал пальцем по лбу. — Моя камера здесь. Это, конечно, мыльница, а не смартфон, но даже в наши дни хорошо работает.

III

Ольга все еще пребывала в плохом настроении и действительно хотела разломать не-вполне-законченную картину, но Дэйву удалось отвлечь ее, помахав перед носом доской для криббиджа. Они сыграли три партии. Дэвид проиграл все три, причем последнюю всухую. Ольга не всегда соображала, кто он такой, и бывали дни, когда она считала, что снова живет в Атланте у своей тети, но когда доходило до криббиджа, она никогда не упускала пятнадцать или пару.

Она везучая, думал Дэйв, не без сожаления. Кому еще достаются двадцать очков за долбаный криб?

Около четверти восьмого (Фокс Ньюс сменился «Справедливой ценой», где Дрю Кэри раздавал призы), Олли Франклин вернулся и подошел к столу для криббиджа. Выбритый, в узкой рубашке с короткими рукавами, он выглядел почти как франт. «Эй, Ольга, девочка моя, у меня кое-что есть для тебя».

— Я не твоя девочка, — сказала Ольга. В ее глазах сверкнули маленькие веселые искорки. — Я искупаюсь в медвежьем дерьме, если у тебя когда-нибудь была девочка.

— Неблагодарность, имя тебе — женщина, — сказал Олли беззлобно. — Дай руку. — И когда она послушалась, он вложил в ее ладонь только что сделанные кусочки пазла.

Она удивленно уставилась на них. «Что это?»

— Недостающие куски.

— Куски чего?

— Пазла, который вы с Дэйвом собирали. Помнишь пазл?

— Дэйв почти слышал, как крутятся шестеренки и включаются старые реле под белым облаком ее кудрявых волос, пока оживают воспоминания.

— Конечно, помню. Но они не подойдут.

— Попробуй, — предложил Олли.

Дэйв забрал их у нее раньше. Ему они казались идеальными. На одном было кружево из балок, два, стоящие рядом, изображали кусок розового облака на горизонте, на четвертом был виден лоб и берет худого boulevardier, прогуливающегося по Вандомской площади. Это чудо, подумал он. Может, Олли и 85, но порох в пороховницах у него есть. Дэйв вернул фрагменты Ольге, и она поставила их на места. Все подошли в точности.

— Вуаля, — сказал Дэйв и пожал Олли руку. — Tout finit. Прекрасно.

Ольга так низко склонилась ад пазлом, что почти касалась его носом.

— Эта новая балка не совсем такая, как остальные.

— Это немного неблагодарно даже для тебя, Ольга — сказал Дэйв.

Ольга хмыкнула. Глядя поверх ее головы, Олли приподнял брови. Дэйв приподнял брови в ответ.

— Посидишь с нами за ланчем?

— Я, наверное, пропущу ланч, — сказал Олли. — наша прогулка и мой художественный триумф меня вымотали. — Он взглянул на пазл и вздохнул. — Нет, не подходят. Но близко.

— Близко только для лошадиных подков годится, — сказала Ольга. — Мальчик мой.

Олли побрел в сторону Вечнозеленого крыла, выстукивая тростью свой уникальный ритм «раз-два-три». Он не появился на ланче, а когда его не было и на ужине, дежурная медсестра пошла проверить, что с ним, и нашла его лежащим на застеленной кровати, талантливые руки сложены на груди. Он умер, как и жил — мирно и без суеты.

В тот вечер Дэйв тронул дверь в комнату своего друга и обнаружил, что она открыта. Он присел на кровать, серебряные часы лежали у него на ладони. Крышка была открыта, и он видел секундную стрелку, пробегавшую над цифрой 6. Он посмотрел на вещи Олли — книги на полке, блокнот на столе, рисунки, прикрепленные к стене — и задумался, кто заберет их. Брат-неудачник, предположил он. Покопался в памяти в поисках имени и вспомнил: Том. И племянница Марта.

Над кроватью висел рисунко углем, на котором был изображен хорошенький парнишка с высоко завязанными волосами и блестками на щеках. На его Купидоновых губах играла улыбка. Легкая, но приглашающая.

IV

Лето вошло в разгар, затем пошло на спад. Школьные автобусы покатились по Мэриленд авеню. Ольге Глуховой стало хуже, она все чаще принимала Дэйва за своего мужа Боба. Ее навыки в криббидже сохранялись, но речь стала хуже. Дочь и старший сын Дэйва жили недалеко, но чаще приезжал Питер, с фермы в Хемингфорде за 60 миль, и выводил отца куда-нибудь пообедать.