Мистер Вкусняшка [=Мистер Вкусненький]

— Вот это был наш Мистер Вкусняшка, воплощение всего красивого и желанного и недостижимого. Я его не видел больше никогда до позапрошлой недели. Ни в «Хайпокетс», ни у Питера Пеппера, ни в «Высоком стакане», ни в одном другом клубе, где я бывал…хотя в клубах я бывал все реже и реже, когда началась эпоха Рейгана. К концу 80-х ходить в гей-клубы считалось дикостью. Как на маскарад в рассказе По о Красной Смерти. Знаешь, это как «Давайте, сбросьте оковы, выпейте еще шампанского и игнорируйте всех остальных как мошек». Это было не смешно, но не для тех, кому было 22, и кто считал, что его и пуля не возьмет.

— Тяжело было, наверное.

— Олли сделал свободной от трости рукой жест, говорящий comme ci, comme зa. «И да, и нет. Это было то, что завязавшие алкоголики называют жизнью в терминах жизни».

Дэйв подумал спустить всё на тормозах и понял, что не может. Подаренные часы вызывали ужас.

— Послушай дядю Дэйва, Олли. Коротко и ясно: ты не видел этого паренька. Ты видел кого-то, кто похож на него, но если Мистеру Вкусняшке тогда было 22, ему сегодня около пятидесяти. Если СПИД не подхватил, конечно. Это всего лишь твой мозг сыграл с тобой такую шутку.

— Мой старый мозг, — улыбаясь, сказал Олли. — Мой маразматический мозг.

— Я не говорю о маразме. У тебя его нет. Но твой мозг действительно старый.

— Без сомнения, но это был он. Он. В первый раз, когда я его увидел, он был на Мэриленд авеню, в футе от проезжей трассы. Несколько дней спустя он сидел на крыльце церкви и курил кретек. Два дня назад он был на скамейке позади приемного покоя. Все еще в синей майке и белых велосипедках. Движение должно было бы из-за него остановиться, но его никто не видел. Кроме меня, конечно.

Я не стану над ним подшучивать, — подумал Дэйв. — Он заслуживает большего.

— У тебя галлюцинации, старина.

Олли ничуть не волновался. «Сегодня он был в общем зале, смотрел телевизор вместе с ранними пташками. Я помахал ему, и он помахал мне». Усмешка, поначалу радостная и моложавая, сползла с лица Олли. «И он подмигнул мне».

— Белые велосипедные шорты? Синяя майка? Двадцать два, симпатичный? Я, конечно, натурал, но я бы заметил.

— Он здесь из-за меня, так что только я его вижу. ЧТД. — Он поднялся на ноги. — Пойдем обратно? Я уже созрел для чашки кофе.

Они прошли через дворик, поднимаясь по ступенькам так же осторожно, как спускались. Когда-то они жили в эпоху Рейгана. Сейчас настала эпоха Хрупких Бедер.

Когда они дошли до плиток перед дверями в общий зал, остановились перевести дух. Когда Дэйв отдышался, он сказал:

— Итак, что мы узнали сегодня, класс? Что смерть — это не скелет с косой на плече, скачущий на бледном коне, а горячий парнишка с танцпола с блестками на щеках.

— Думаю, все видят разные воплощения, — мягко сказал Олли. Если верить тому, что я читал, большинство людей у врат смерти видят своих матерей.

— Олли, большинство никого не видит. И ты не умира –

— Моя мать умерла вскоре после того, как я родился, так что я бы ее не узнал.

Он двинулся к двойным дверям, но Дэйв взял его за руку.

— Я оставлю часы до Хеллоуина, идет? Четыре месяца. Буду хранить как зеницу ока. Но если ты все еще будешь с нами, ты возьмешь их обратно. Замётано?

Олли просиял.

— Абсолютно. Пойдем посмотрим, как там у Ольги дела с Эйфелевой башней.

Ольга была за карточным столом, уставившись на пазл. Это был невеселый взгляд.

— Я оставила тебе три последних кусочка, Дэйв. — Несчастная или нет, она, во всяком случае, снова сознавала, кто он такой. — Но еще четыре дыры осталось. После недельного труда это очень обидно.

— Бывает, Ольга, — сказал Дэйв, садясь. Он поставил оставшиеся фрагменты на места, с удовлетворением, какое испытывал в свое время в летнем лагере в дождливые дни. Там и общий зал был похож на этот, осознал он. Жизнь — короткая полка с подпорками, чтобы не падали книги.

— Бывает, — сказала она, рассматривая места недостающих четырех фрагментов. — Но что-то уж слишком многое бывает. Слишком, Боб.

— Ольга, я Дэйв.

Она повернулась к нему. «Я так и сказала».

Не было смысла спорить, и не было смысла убеждать ее, что 996 из тысячи — неплохой результат. Ей без десяти лет сотня, и она все еще убеждена, что заслуживает совершенства, подумал Дэйв. У некоторых людей весьма устойчивые иллюзии.

Он увидел Олли, выходящего из мастерской размером со шкаф, примыкавшей к общему залу. Тот держал кусок кальки и ручку. Он подошел к столу и положил кальку на пазл.

_Эй, что ты делаешь? — спросила Ольга.

— Один раз в жизни побудтерпеливой, дорогая. Ты всё увидишь.

Она надула нижнюю губу как ребенок. «Нет. Я пойду курить. Если вам нужна эта проклятая штука, пользуйтесь. Положите ее обратно в коробку или рассыпьте по полу. Как хотите. В таком виде она плохая».

Она вышла с такой скоростью, с какой позволял ее артрит. Олли опустился в кресло со вздохом облегчения. «Так намного лучше. Устаю как собака последние дни» Он обвел два недостающих фрагмента, которые были близко друг к другу, затем передвинул кальку и обвел остальные два.