Мистер

Задумавшись, я нажимаю на кнопку, открывающую двери в «дискавери», и внедорожник дружелюбно подмигивает нам фарами. Эта полноприводная машинка отлично проедет по заснеженным улицам Лондона. Только теперь я замечаю, что «лендровер» весь в грязи и разводах после поездки по Корнуоллу, и, открывая Алессии дверцу, я извиняюсь за бардак на полу под передним сиденьем.

– Подожди минутку, – прошу я и быстро собираю в пакет пустые кофейные чашки, пакетики из-под чипсов и сэндвичей и забрасываю мусор в багажник.

«И почему я не мог убрать здесь заранее?»

Потому что с самого детства за мной кто-нибудь убирал: няни, воспитатели, специально нанятый персонал. Теперь трудновато переучиваться.

В надежде, что не перепугал девушку, я жестом приглашаю Алессию залезть в машину. Кажется, она прячет улыбку. Неужели ее так развеселил беспорядок?

Надеюсь.

Она уютно устраивается в кресле, и ее глаза расширяются, стоит ей бросить взгляд на приборную доску.

– Куда едем? – спрашиваю я и завожу мотор.

– Черч-Уолк, сорок три, Брентфорд.

«Брентфорд! Господь всемогущий. Да это трущобы!»

– Почтовый индекс?

– TW8 8BV.

Я ввожу место назначения в навигатор и медленно выруливаю со стоянки. Нажатием кнопки поднимаю гаражную дверь, и перед нами открывается настоящий снежный водоворот. Снега навалило уже дюйма на три или даже четыре, и продолжает падать.

– А в Албании снег идет? – спрашиваю я.

– Да. Там, откуда я родом, снега гораздо больше.

– Где это?

Я выезжаю в проулок и направляюсь к главной дороге.

– В Кукесе.

Никогда о таком не слышал.

– Очень маленький город. Не как Лондон, – тут же сообщает Алессия.

Гудит предупреждающий сигнал.

– Пристегни ремень безопасности, пожалуйста.

– Ой, – удивленно моргает она. – Дома мы такими не пользуемся.

– В Лондоне другие законы, так что пристегивайся поскорее.

Потянув за металлическую петлю, Алессия оглядывается в поисках замка и вскоре защелкивает ремень.

– Вот так, – довольно объявляет она, и теперь уже я прячу улыбку.

Кто знает, быть может, она очень редко ездит на машине.

– Ты дома научилась так играть на рояле? – начинаю я разговор.

– Мама меня учит.

– А она играет так же хорошо, как ты?

Алессия качает головой.

– Нет.

И неожиданно вздрагивает. От холода или по другой причине. Я включаю обогреватель, и мы поворачиваем на набережную Челси. Сквозь метель мерцают огни моста Альберта.

– Как красиво, – тихо произносит Алессия.

– Да, очень.

«Ты тоже очень красивая».

– Поедем медленно, – говорю я. – Водители в Лондоне редко видят снег, к скользким дорогам нужно привыкнуть. – К счастью, улицы почти пусты, и мы без труда сворачиваем с набережной. – А что привело тебя в Лондон?

Мгновение Алессия смотрит на меня во все глаза, а потом опускает взгляд на колени.

– Работа? – подсказываю я.

Но она уже сдулась, как воздушный шарик, спряталась в свою раковину.

«Черт».

Меня пробирает озноб. Здесь что-то не так.

«Совсем не так».

– Ничего страшного. Просто не будем об этом говорить, – стараясь вернуть ее расположение, пожимаю плечами я и торопливо задаю другой вопрос: – Как тебе удается запоминать целиком такие длинные и сложные произведения?

Судя по выражению лица, на вопросы о музыке Алессия отвечает с куда большим удовольствием.

– Я вижу ноты, – говорит она, постукивая себя по лбу. – Как на картине.

– У тебя фотографическая память?

– Фотографическая? Не знаю. Я просто вижу каждую ноту в своем цвете. И запоминаю цвета.

– Ого. – Я слышал о такой особенности памяти. – Это называется синестезия – содружественное ощущение.

– Син-э-ти… – Она умолкает, не в силах выговорить незнакомое слово.

– Синестезия.

Алессия пробует еще раз, намного успешнее.

– А что это такое? – спрашивает она.

– Ты видишь каждую ноту в своем цвете, так?

– Да.

– Ну вот. Тогда все ясно. Многие гениальные музыканты синестеты. А еще что-нибудь ты видишь в цвете?

Она озадаченно смотрит на меня.

– Буквы? Или цифры?

– Нет, только музыку.

– Потрясающе. – Я улыбаюсь. – Помнишь, я сказал, что ты можешь играть на моем рояле, когда захочешь? Так вот, повторяю: пожалуйста, играй.

Ее улыбка болью отдается в моем паху.

– Спасибо, – шепчет Алессия. – Мне нравится рояль.

– А мне нравится тебя слушать.

И мы умолкаем, дружески улыбнувшись друг другу.

Спустя сорок минут я сворачиваю в тупичок в Брентфорде и останавливаюсь возле скромного домика. Уже стемнело, но в свете уличных фонарей я вижу, как в гостиной отодвигается штора, и за стеклом появляется лицо молодого человека.

«Ее приятель?»

«Обязательно надо выяснить».

– Твой приятель? – спрашиваю я. Сердце бьется о ребра, а в ушах стоит гул, пока я дожидаюсь ответа.

Она смеется тихо, мелодично, и я, не сдержавшись, широко улыбаюсь. Я впервые слышу ее смех и хотел бы услышать его снова… и снова.

– Нет. Это Михал. Сын Магды. Ему четырнадцать лет.

– Да? Высокий мальчик!

– Он такой. – Ее лицо освещает улыбка, и меня пронзает острый укол ревности. Парень ей явно нравится. – Это дом Магды.

– Понятно. Твоей подруги?

– Да. Подруга моей матери. Они… как это называется… подруги по переписке.

– Я и не знал, что такое еще бывает. Они встречались?