Мистерии доктора Гора и другое…

Нет никаких свидетельств того, что обвиняемый пошел за помощью. Фактически обстоятельства свидетельствуют об обратном — в соответствии с показаниями следователя Баркса, он ждал несколько часов. Наконец, он позвонил кому-то и ничего не сказал, никого не попросил помочь ей (Людмиле). Он не пошел в полицейское отделение, находившееся неподалеку… И у него хватало бессердечности звонить дважды в течение дня бывшему мужу жертвы и спрашивать: «Ну, привет, Людмила объявлялась?»

Нет никаких свидетельств, Ваша светлость, что здесь случайная гибель. Здесь свидетельства того, что это преднамеренное убийство. И я прошу, чтобы обвиняемый ответил за совершенное.

Стр. 297–299 стенограммы

Судья (обращаясь к защитнику):

— Вы имеете что-нибудь добавить вкратце?

Пранский:

— Нет, Ваша светлость.

Судья:

— Мне представляется, что, согласно заслушанному заявлению обвинения — о преступлении, предусмотренном статьей 187(A) Уголовного кодекса, было совершено убийство. Существует достаточно поводов верить тому, что Владимир Рачихин виновен в его совершении. Я распоряжаюсь, чтобы он держал ответ за это. Дата вынесения приговора в помещении Верховного суда назначается на 21 марта 1985 года, в 9 часов утра.

* * *

Итак, прошло первое, предварительное слушание дела Рачихина Участвовали в нем, кроме судьи, представители прокуратуры, детективы, ведшие расследование, свидетели (главным образом, со стороны обвинения), адвокат, защищавший Рачихина. Речь Иранского длилась около полутора часов, но для судьи она не прозвучала убедительной. Закончилось слушание признанием вины Рачихина, грозящим ему 25-летним заключением. По ходатайству адвоката был назначен новый суд — на этот раз с участием присяжных заседателей, которым и надлежало вынести свой приговор.

* * *

Состав жюри отбирался на протяжении двух недель — Пранский был особо придирчив, стараясь не допустить участия в нем людей, чьи судьбы могли бы определить их предвзятое отношение к подсудимому. В отобранном составе восемь из двенадцати присяжных оказались женщинами, четверо — неграми, один мексиканец и один еврей завершали этот список. Сама председательница жюри, миловидная женщина лет тридцати пяти, была, как выяснил случайно Пранский, в разводе с мужем, что несколько настораживало адвоката, опасавшегося ее возможной неприязни к представителям мужского пола в целом.

Заседание суда длилось с небольшими перерывами 43 дня. 27 свидетелей и экспертов, выступивших на процессе, промелькнули, почти не оставив следа в сознании Рачихина — после первого приговора им овладело тупое безразличие к своей судьбе, оставалась только одна непроходящая мысль: скорее бы все кончалось. В общей сложности 80 раз выводили его из камеры, заковывали в наручники, привозили в тюремном автобусе к зданию суда в Санта-Монике.

Затем следовали длительные, иногда многочасовые ожидания в камере, которые ничем не кончались, потому что кто-то из присяжных оказывался больным или сам адвокат Рачихина просил перенести заседание суда на новую дату. Возвращаясь в тюрьму, Рачихин с тоской глядел в зарешеченное окошко везущего его автобуса. Там, в городе, текла своя жизнь — шли, обнявшись, влюбленные, мелькали теннисные корты с фигурками перебегающих по ним игроков, у кинотеатров толпились очереди…

Полицейский-метиска (полунегритянка, полуфилиппинка), надевавшая ему наручники перед отправкой в суд, успокаивала:

— Все будет хорошо, — говорила она, суя Рачихину в карман робы апельсин или сигарету, — тебя обязательно оправдают.

Ее отношение к Рачихину не было похожим на предусмотренное тюремными инструкциями — другие охранники и при выезде из тюрьмы, и при возвращении в нее обыскивали Рачихина с какой-то садистской тщательностью: его раздевали донага, заставляли открыть рот, прочесывали волосы в поисках недозволенных к выносу из тюрьмы или вносу в нее предметов. Даже в зад заглядывали… А эта — однажды принесла Рачихину нераспустившуюся розочку, срезанную в домашнем саду…

Пачку сигарет, переданную Рачихину кем-то с воли, у него при возвращении в тюрьму отобрали, а розочку оставили, и он пристроил ее на тумбочке, налив воды в пустой бумажный стакан. Когда цветок распустился, в камере пахнуло садом, и Рачихин долго не сводил глаз с цветка, не видя его, а думая только о том, доведется ли ему самому подойти когда-нибудь к цветочной клумбе, к такой, на которой, наверное, вырос этот тонкий стебель с нежным бутоном венчающих его лепестков.

* * *

Адвокат в своей речи, завершающей защиту Рачихина, просил суд полностью снять с него обвинение в преднамеренном убийстве Людмилы Кондратьевой.

— Взгляните на подсудимого! — призывал он членов жюри, — можете ли вы всерьез поверить, что этот человек убил свою подругу? Трагедия, — говорил он, — свидетелями которой мы стали, не есть исключение в жизни эмигрантских общин. Проникнитесь же сочувствием к человеку, чья жизнь и так уже искалечена — потерей родины, потерей семьи, а теперь — любимой женщины. Не лишайте же последнего, что у него есть, — свободы!