Мистерии доктора Гора и другое…

Может, как раз от того, что и Четыркин их не очень замечал, пока жил. Это теперь, сверху, он жалел их всех, как никогда при жизни не жалел — ни Катюшу, ни себя. Потому что теперь знал он такое, чего до поры им не следовало знать, и, пока оставался своей незримой сущностью с ними рядом, все хотел он что-то крикнуть им, о чем-то предупредить: мол, как же так, люди, погодите, неправильно все это, неправильно!..

Эх, жисть.

Брегет

Тема четвертая к «Снам Однопозова»

Раз в месяц Шумский, в день, на который выпадал последний в месяце выходной, непременно бывал на блошином рынке, иначе говоря, на барахолке — пока ее не закрыли… Почему закрыли — теперь об этом можно только гадать…

А как там было занятно: лотки с резной деревянной игрушкой, яркие самодельные бумажные заготовки для склеивания воздушных змеев, разрозненные обеденные сервизы с супницей и черпаком — такие давно не делают, самовары с гербами на пузатых боках, может, и правда, старинные…

Усы, прямые проборы, стоячие белые воротники с отворотами, подпирающие шею — с выцветших фотографий мужчины напряженно смотрели через треснувшее стекло в темных рамках, пережившее людей с портретов. Тут же рядом художники устанавливали треноги с акварелями, а то и укладывали прямо на траву обрезки фанеры и на них — свои картинки.

Мужички — в прошлом, наверное, мастеровые — а сейчас никчемные людишки с испитыми физиономиями — старались продать свой, ставший ненужным, инструмент. Сиплыми голосами они зазывали случайного покупателя: поржавевшие при долгом бездействии молотки, отвертки, пассатижи, обрезки водопроводных труб, гнутые гвозди, болты и шайбы в картонных, оставшихся от давно сношенной обуви, коробках. При удаче, мужички сворачивали тряпицы с оставшимся добром, объединялись по интересам в небольшие компании, по два-три рта, торопились — кто к пивному ларьку, кто к ближнему магазину с винным отделом.

Предлагалась и прочая мелочь. А еще опрятные бабульки держали перед собой шерстяные носки-варежки, вязанные специально к торговому дню… Эти, стесняясь, объясняли покупателю — что не для себя, песику на лакомство, что бывало и правда, но не всегда.

Попадался и благородный, можно сказать, товар: альбомы с марками причудливой треугольной формы, прозрачные мешочки-конверты с просматриваемыми в них монетами — случалось, действительно старинными, петровской чеканки, алтынами, и другие — с профилями королей-императоров, чьих империй и королевств давным-давно нет на географических картах, и названия которых найдешь разве что в исторических энциклопедиях. И отдавалось-то все задешево, как было не заглянуть сюда. Даже и просто из любопытства.

Хотя не совсем: с одной стороны, получался интересный день — на людях; но какие-то безделицы Шумский все же приобретал — то старую трубку с остатками перламутровой инкрустации принес домой, хотя сам он отродясь не курил. Так — показалась она ему, вот и все… Или — подсвечник причудливой формы, и он нашел место на полке среди похожей ерунды, что скопилась перед корешками редко снимаемых отсюда книг.

Однажды Шумский потрогал там протянутый ему на длинной цепочке предмет, оказавшийся карманными часами, повертел в руках, циферблат их прикрывала потускневшая желтоватая металлическая крышка — открывать он ее не стал: уж больно настырным показался ему старикан, хоть и просивший какую-то совсем пустяковую сумму, а значит, за неисправный товар, приговаривая при этом «мозер», «мозер»… Было заметно, не терпелось старику избавиться от часов, по возможности, скорее. К старику никто не подходил — шли мимо, вовсе не замечая его товар и его самого.

Шумский, похоже, был первым, кто остановился рядом с ним. Старик оживился, будто ждал здесь именно его, Шумского. «Мозер», «мозер»… На отошедшего было Шумского старик недобро посмотрел и даже головой покачал с укоризной. Только на что ему, Шумскому карманные часы, да еще остановившиеся, наверное, Бог знает когда — он и свои ручные носил больше по привычке и вообще относился к бегу времени с опаской и даже с недоверием. Кроме наручных, не было у него и дома других, даже захудалого будильника.

Оставив в тот раз рынок, Шумский пожалел — почему он не взял часы, надо бы было так, хоть бы из любопытства, взглянуть на циферблат, даже вернулся, почти сразу, только старикана с часами там уже не было.

* * *

Кому, казалось, рынок мешал? Властям виднее — решили завсегдатаи самодеятельного торгового предприятия. А, может, и правда, начальству мешал. Ну, развитию городской коммерции, например, той ее части, которую контролировали люди сверху, и, значит, имели в ней свой интерес.