Наивные, они не замечают, как день за днем меняется их разум, как уходит из него человеческое, как чуждые мысли и чувства искореняют привычные эмоции.
Природа сделала наш мозг гибким и восприимчивым, что долгое время было самым главным козырем вида и помогло человеку взобраться на вершину эволюции. Но теперь… образное мышление, фантазия, интуиция стали проклятием гомо сапиенс.
Изменения видны не сразу, особенно внешние, но письмо и речь выдают первые признаки необратимо разрушающегося разума, как лакмусовая бумажка выявляет агрессивный реактив.
Портрет Греты и ее гроба
Илья Данишевский
То был год Греты Гарбо, иначе и быть не могло. Они всегда именовали отрезки вечности знаменитостями, увлечениями; фрагментами тех, кто отражал час или день своей жизнью. Они не стеснялись примеривать чужое естество, в год Греты ее звали Грета, а его Бенедикт, по вечерам они изучали все, что касается Гарбо, если не испытывать мимолетных вспышек и увлеченностей, время будет похоже на липкий ком, прошлое и будущее никогда не имело значение, и то и другое происходило в одну секунду, воспоминания и надежды переплетались, измерить эту нескончаемую неразбериху цифрами или чем-то другим невозможно, и поэтому то был год Греты Гарбо.
Они проживали в доме причудливых фантазий, архитектурная шизофрения представила атлантов сифилитиками: огромные статуи с обезображенными лицами поддерживали своды крыши; дом на Альфо-плац или вырастающий чуть левее Парижа, в Праге, или, может, в подземном Нью-Йорке имел красивую крышу, общее настроение Парфенона и угрюмость разоренного донжона. Стены дома бесцветны, иногда кажется, что они прозрачны, и внутри постоянная суета: Грета в боа из детских косточек пожимает руку миссис Д., господин Бенедикт отплясывает буто в бежевой ванне на втором этаже, напевая под нос латинские выражения, подмывает гениталии, расклячившись над биде, какие-то дети снуют из комнаты в комнату, проститутка дежурит в гостиной, но стоит приглядеться, и оказывается, что размалеванная девка, исковерканные части танцора буто, и миссис Д. и все остальные – просто нарисованы на стенах; дом, огромная головоломка, построенный по архитектурному безумию сына Лазаря, высится неясно где, будто произрастает из теплого грунта, а мертвый сад вокруг этого остова – калька семирамидовых кущ, черные стволы давно упавших дубов с высоты птичьего полета напоминают сгоревший Эдем, а сам сгоревший Эдем напоминает сгоревшее человеческое тело (участок вытянут в длину и больше напоминает звезду – возможно звезду Бафомета) с ярко-зеленым сердцем крыши странного особняка. Грета часто здоровается с нарисованной миссис Д., выходя в сад: «Здравствуйте, миссис Д., как ваша пустота?» – «Ничего-ничего, дорогая, ничего-ничего не меняется».