Мистериум. Полночь дизельпанка

Кое-где изменения после Пришествия происходили молниеносно, и на агонизирующем теле старого мира вырастали неожиданные помеси человеческого и Мифического. Но в большинстве городков и деревень взаимопроникновение вселенных тянулось годами и десятилетиями, и люди привыкали, переставали замечать, насколько сегодня отличается от вчера и как совсем ни на что не похоже послезавтра.

В силу возраста я почти не помню ту переходную эпоху, когда вместе с рядовой, но все еще непривычной советской действительностью, со всем, что окружало городского обывателя конца тридцатых, вдруг проявилось новое, доселе неведомое и непонятное. Когда пришлая идеология мешалась со все еще активной советской. Поначалу даже снимали фильмы – и над большой кумачовой страной гремел новый киношедевр Александрова, безымянный, хотя молва шепотом передавала скрытое название: «Светлый путь». И обыватель все также старательно отворачивался от угроз и неизбежности, надеялся, что вот именно его-то – уж точно пронесет, и жил как мог, со всеми своими страхами, наивной гордостью за страну и отмирающим мещанством.

То время я не застал. Зато я помню другое: в привычные бодрые речевки громкоговорителей все активнее вплетается вкрадчивый шепот жрецов, в деревнях вместе с агрономами и председателями властвуют военные помещики и шаманы. И прежнее трескучее пропагандистское клише «битва за урожай» становится неприглядной правдой.

А еще за урожай приносят жертвы, как в далекие допотопные времена.

Битва за урожай Арина Свобода

Август 1983 г., Ненашенская область, деревня Глубинка

– Ну чего там, Шаман? – крикнул агроном Лексеич, щуря близорукие глаза. Веснушки, усыпавшие его лицо, пришли в движение. – Прилетел?

– А то ж, – отозвался с крыши длинноволосый парень. – Как часы.

Он медленно сел по-турецки, стараясь не потревожить грыжу, набухшую в паху. Сомкнул колечком два оставшихся пальца, большой и мизинец на левой, единственной руке и затянул монотонную песню. Он смотрел вверх, туда, где серебристые рыбины дирижаблей обычно лениво рассекали лазоревое небо. С недавних пор там каждое утро появлялось нечто черное, похожее на клубы дыма. Когда Шаман впервые заметил его, подумал – дирижабль горит. Но потом «это» стало прилетать каждый день. И, если хорошо присмотреться, можно было заметить тонкие щупальца, выстреливающие время от времени из темного облака.

Мы Шаману сперва не поверили – мало ли чего юродивый сболтнет, он же на иномирцев этих проклятущих молится. Все надеется, что заберут его с собой подальше отседова. А только в наших краях рыбоголовые с самого вторжения не появлялись.

В общем, так бы мы и забыли Шамановы слова, если бы эту дымную хрень сами в небе не разглядели. Наши насторожились, конечно. С неделю обсуждали, что делать, если она вдруг решит приземлиться в нашей деревне или, того хуже, выжечь всех лазером как тараканов каких-нибудь.

Однако хрень лишь кружила над деревней, словно высматривала что-то. Полетает – и убирается восвояси до следующего утра. После нее только пылища с неба валится, ну и запах приятный остается. Антоновкой пахнет. Дык, кому он мешает. Нам от этого ни тепло ни холодно. Появление автолавки из райцентра наших интересовало гораздо сильнее.

– Ну и пущай себе летает, – удовлетворенно сказал Лексеич и задумчиво потер грудь слева, точно у него ныло сердце. – А Васьки Бузыгина не видать?

– Нет пока.

– Крикни, когда появится.

Шаман кивнул и буркнул что-то неразборчивое – мол, не мешай медитировать.

Автолавку ждали, как всегда, в субботу, ближе к обеду. Но наши, глубинковские, начали стягиваться к бывшему сельсовету еще часов с десяти. Хрен его знает, когда Бузыгин из райцентра на своем дизеле притарахтит. Раздолбай он, без царя в голове. Или уродился таким, или все оттого, что батяня его по-ненашенски назвал, Вордавосий. В честь одного из Древних. Это после войны мода на такие имена пошла. Но мы его звали по-простецки, Васькой.

Иногда тупорылый Васькин «пазик» приезжал рано. Его издалека слышно было. Приедет, натужно хрипя, остановится и обдаст придорожные кусты вонючим выхлопом. Бузыгин выскочит и об дерево чесаться начинает, все равно как пес блохастый. А ты жди, пока он ритуал свой исполнит. Наша Марковна, баба сердобольная, предложила ему как-то на свежий огурец у нее на грядке сесть. А чего еще у шоферюги, который по нашим раздолбанным дорогам цельный день катается, так свербеть может? Сам мозгами пораскинь. Бузыгин поржал: душа у меня, грит, Марковна, свербит, душа, – но чесаться не прекратил. Шух-шух-шух. То спиной, то одним боком, то другим. И плевать ему, что народ ждет, пока он соизволит дверцу открыть да торговлю начать.