Мистическая теология. Беседы о трактате святого Дионисия

Джайнизм не говорит о боге как об отце. На самом деле джайнизм вообще не говорит о боге. Буддизм решительно отказывается говорить о боге, поскольку при этом вам придется прибегать к катафатическому языку, а катафатический язык — это в лучшем случае приближение. Да, но когда речь идет об истине, приблизительная истина непригодна: либо вы правы, либо неправы.

Можете ли вы кому-нибудь сказать: «Я тебя почти что люблю» или «Я тебя приблизительно люблю»? Это будет выглядеть крайне глупо, смешно! Либо вы любите, либо нет. Вы не можете сказать: «Я люблю тебя на пятьдесят процентов, на шестьдесят процентов, на семьдесят». Здесь невозможно применить понятие процентного соотношения: либо все сто процентов, либо ничего.

Приблизительно описать истину невозможно. Поэтому, называя бога «светом», вы помогаете его понять, если речь идет о детях, но это определение неверно, потому что при этом отрицается тьма. Если вы называете бога «сознанием», тогда что вы будете делать с материей? Если вы называете бога «духом», тогда тело становится чем-то нечестивым, безбожным, дурным.

Именно катафатический язык ввел в заблуждение миллионы людей. Они стали отрицать тело, жизнь, любовь, радость, удовольствие и все с ним связанное! И все это из-за привычки использовать катафатический язык.

Дионисий утверждает, что катафатический язык — как музыкальная грамота: музыку невозможно описать, но вы можете проинструктировать музыкантов, дав им ноты. И тот, кто понимает нотную грамоту, тот, кто может ее расшифровать, сможет воссоздать музыку. То, что невозможно было описать, будет услышано. Но это окольный путь. Если человек ничего о нотах не знает, он может начать поклоняться им, как будто бы это и есть сама музыка. Он может попытаться услышать ее, поднеся партитуру к уху, и удивится: «Музыки-то нет! Этот дурак говорил, что в нотах заключена прекрасная музыка, но я вообще ничего не слышу!»

Посреди оживленной улицы на коленях стоит сумасшедший, прижав ухо к асфальту. Его замечает прохожий. Весьма заинтересовавшись этой сценой и не в силах сдержать любопытство, он тоже становится на колени и прикладывает ухо к дороге.

Ничего не услышав, он обращается к сумасшедшему: «К чему вы прислушиваетесь? Я ничего не слышу».

«Да, и вот так с самого утра», — отвечает сумасшедший.

Вы не сможете услышать музыку, взглянув на ноты, — это было бы глупо — но вы сможете ее воспроизвести. Ноты не описывают — они инструктируют. Эти два слова: «описательный» и «инструктивный» — очень важны.

Все великие мастера не описывают, а инструктируют. Они не описывают бога, они только обучают вас тому, как вызвать состояние агнозии, состояние незнания, чтобы могло произойти познание.

Второй вид языка Дионисий называет «апофатическим». Это негативный язык, который применяется, чтобы говорить о том, чем бог не является. Он ближе к истине, поскольку при этом ничего не утверждается, ничего не говорится о самом боге. Это не via positiva (путем утверждения), это via negativa (путем отрицания). Вы просто говорите: «Бог не есть это. Бог не есть то». Вы только отрицаете.

Дионисий приводит этот язык в сравнение с человеком, который хочет высечь статую из мрамора. Он бьет по глыбе, откалывает от нее куски и отбрасывает камень за камнем. Так постепенно рождается статуя.

Когда вы рядом с мастером, который знаком с использованием апофатического языка… А без него мастер не может быть мастером. Все мастера выбирали via negativa, нети-нети, ни то ни другое. Если порой они все же и применяют описательный язык, то речь их тогда рассчитана на новичков, на начинающих, а не на более зрелых и сосредоточенных адептов. Обращаясь к ним, мастера всегда используют язык отрицания. Они всегда говорят: «Это не, это не, это не…» Они последовательно избавляются от ненужного. И в конце концов, когда они отбросили все лишнее, они говорят: «Вот теперь — то, что нужно!» Но и тогда они не станут ничего описывать, они только лишь произнесут: «Вот оно! Здесь, сейчас… эта тишина… эта агнозия… вот оно!» Дионисий говорит:

Это моя молитва. Ты же, возлюбленный Тимофей, искренне погрузившись в мистическое созерцание, откажись от чувств, работы ума — всего, что можно ощутить или узнать, всего сущего и несуществующего. Ибо так ты сможешь невольно прийти в той мере, в которой это возможно, к пониманию цельности того, кто за пределами всего сущего и всего знания. И так чрез неколебимое, полное и чистое отрешение от всего ты вознесешься к тому сиянию божественной тьмы, что за пределами бытия превосходит все и от всего избавлена.

Это нечто невероятно красивое. В письме к своему ученику Тимофею Дионисий говорит:

Это моя молитва.

Настоящий мастер не может сказать ничего большего. Он не может вам приказывать. Он не может вам говорить: «Делай это! Ты должен это сделать!» Он не говорит слов «тебе следует» или «тебе не следует». Он ни в коей мере не пытается вам ничего навязать. Он просто за вас молится. Дионисий говорит:

Это моя молитва.