Мистические истории. День Всех Душ

Через несколько дней я прервал свои занятия и уехал на летние каникулы. Отсутствовал я больше месяца, и у меня было достаточно времени, чтобы осмыслить свой опыт в области сверхъестественного. Радовало то, что я не поддался позорной панике – не ударился в бегство, не рухнул без чувств, а выдержал испытание с честью. Тем не менее, отдалившись на три десятка миль от места своего подвига, я, конечно, испытал облегчение и еще долго предпочитал темноте дневной свет. Нервы у меня были очень перевозбуждены; это я осознал особенно ясно, когда под влиянием усыпляющего морского воздуха стал постепенно успокаиваться. Окончательно придя в себя, я попытался строго рационально оценить происшедшее. Безусловно, я что-то видел, воображение тут ни при чем; но только что? Меня охватила сильнейшая досада: нужно было вести себя смелее, подойти ближе и лучше рассмотреть привидение. Но рассуждать легко, а только кто бы на моем месте осмелился на большее? Шагнуть вперед было для меня невозможно физически. Был ли этот паралич вызван действием сверхъестественной силы? Не обязательно, ведь и фальшивый призрак, если в него поверишь, может творить такие же чудеса, как настоящий. Но почему этот темный фантом, махавший рукой, с такой легкостью меня убедил? Почему так глубоко проник в сознание? Безусловно, настоящий или фальшивый, это очень умный фантом. Я бы предпочел, чтобы он был настоящий. Во-первых, потому, что в таком случае я испугался не на пустом месте, а во-вторых, встреча с подлинным, удостоверенным гоблином – это то, чем в наши дни может гордиться человек довольно робкого десятка. В результате я решил, что лучше бы оставить привидение в покое и выбросить его из мыслей. Но против моей воли в уме снова и снова возникал дразнящий вопрос. Предположим, мне явилась дочь капитана Даймонда; если это так, то я действительно имел дело с ее духом. Ну а если, кроме ее духа, было и что-то еще?

В середине сентября я вновь водворился в царстве теологических теней, но с возвращением в дом с призраками торопиться не стал.

Близился последний день месяца – срок очередного визита бедного капитана Даймонда, но на сей раз я не был расположен его беспокоить, хотя, признаюсь, сердце мое сжималось от жалости, когда я представлял себе, как немощный старик один совершает в осенних сумерках свое тягостное паломничество. Тридцатого сентября в полдень я задремал над тяжелым томом ин-октаво[52], и тут в дверь тихонько постучали. Я пригласил посетителя войти, но никто не появился. Пришлось мне подняться и открыть дверь. Передо мной предстала пожилая негритянка – голова обхвачена алым тюрбаном, грудь перекрещена белой косынкой. Гостья молчала и не спускала с меня внимательных глаз, и на ее лице, как часто бывает с немолодыми представителями черной расы, отражались сугубая серьезность и благопристойность. Я стоял, вопросительно на нее глядя, и наконец она извлекла из своего объемистого кармана маленький томик. Это были «Мысли» Паскаля, которые я подарил капитану Даймонду.

– Пожалуйста, сэр, – произнесла гостья слабым голосом, – вы узнаете эту книгу?

– А как же, там на форзаце написано мое имя.

– Ваше – не кого-то другого?

– Если вам угодно, я напишу свое имя, чтобы вы могли сравнить почерк.

Мгновение гостья молчала, а потом отозвалась с достоинством:

– Это без толку, сэр, я не умею читать. Если дадите слово, мне будет достаточно. Я от джентльмена, которому вы дали книгу. Он велел мне отнести ее вам как знак – да, как знак… так он сказал. Он лежит больной и хочет вас видеть.

– Капитан Даймонд болен? – вскричал я. – Он что, очень плох?

– Совсем плох… дышит на ладан.

Пробормотав несколько сочувственных слов, я предложил немедленно пойти к капитану, если черная посланница меня проводит. Она с почтительной готовностью согласилась, и вскоре я следовал за ней по солнечным улицам, ощущая себя персонажем из «Тысячи и одной ночи», которого эфиопский раб ведет к потайной двери[53]. Мы с проводницей направились к реке и остановились на спускавшейся к берегу улице, у аккуратного желтого домика. Поспешно отворив дверь, негритянка впустила меня внутрь, и очень скоро я увидел моего старого знакомца. Он лежал в темной комнате, в постели, и был, судя по всему, очень слаб. Откинувшись на подушку, он неподвижно смотрел в потолок, волосы щетинились еще больше прежнего, выразительные черные глаза горели лихорадочным огнем. В скромной комнате царила безупречная чистота, говорившая о том, что моя темнокожая проводница служила хозяину верой и правдой. Капитан Даймонд, неподвижный и бледный на белой постели, напоминал статую грубой работы, какие встречаются на готических гробницах. Он глядел на меня молча; служанка меж тем удалилась и оставила нас одних.

– А, это вы, – произнес капитан наконец, – тот самый хороший юноша. Я ведь не ошибся?

– Надеюсь, нет. Согласен: я хороший юноша. Но мне очень жаль, что вы болеете. Что я могу для вас сделать?

– Я очень плох, совсем развалился, бедные старые кости так ноют! – С душераздирающим стоном он попытался повернуться ко мне.